Вместо пустующих загонов для протестантов, издевательски выделенных в городских парках, в Москве появились десятки горячих социально-политических точек. Кубы Навального — маленькие столичные гайд-парки, здесь спорят о политике, ругаются, дерутся, агитируют, делятся новостями, знакомятся, сюда стекаются, независимо от убеждений и политических пристрастий.
— Навальный против жуликов и воров! — раздаю я предвыборные листовки у метро «Сокольники».
— Навальный сам жулик и вор! — орут из толпы — По телевизору сказали!
— Конечно, — улыбаюсь. — Не то, что Сердюков.
— Да тебе по башке надо молотком дать! — воет сморщенная старуха — Он же весь лес украл, изувер проклятый! Весь лес!
Среди тех, с кем приходится общаться, каждый второй не в себе, много последователей альтернативной истории, уфологии, чёрной магии, астрологии, версий о двойниках и тройниках Путина, сотни зомбированных телепропагандой, завернувшихся на истинной вере или теории повсеместного заговора. Вот они, жертвы информационного геноцида!
— Что вы можете сказать о Собянине?
— Он крепкий хозяйственник.
— А ещё?
— Он крепкий хозяйственник.
— И всё?
— Он крепкий хозяйственник.
Огромная часть москвичей вообще не знают про выборы, не слышали ни даты, ни имён кандидатов, многие удивляются, что мэра выбирают, а не назначают. На общественных началах приходится проводить ликбез среди избирателей.
— Да кто такой ваш Навальный? Пешка! — фыркает прохожий — Такой же, как мы.
— Разве это плохо? — удивляюсь я.
— А мы кто такие, чтобы власть выбирать? — гнёт он своё. — Пешки!
Добровольному рабу не нужны оковы… И таких немало. За день приходится слышать и о помазаннике божием, и монархии, которая спасёт Россию. Замахнувшись клюкой, горбатый старик кричал, что правителям виднее, как нами править, загорелая, с виду благополучная женщина, крестясь, поминала царя-батюшку. Замени таким избирательное право крепостным, они и не заметят.
— У него фамилия дурацкая, — надув губы, скривилась намалёванная девица.
Когда управленцев приводят за ручку и назначают сверху, это воспринимается как само собой разумеющееся. Но уж если в кои-то веки русский человек получает возможность проголосовать, то ведёт себя как несговорчивая невеста: «Навальный несимпатичный», «Затылок у него скошенный», «Голос неприятный», «Одевается плохо», «Улыбка ужасная», «Юристов не люблю», «Слишком молодой», «Не в моём вкусе» — мужей себе выбирают менее требовательно.
— Дайте газетку, а то мне в метро скучно — просит парень с вязкими стеклянными глазами.
— Возьмите, обхохочетесь.
Он подносит газету к лицу.
— «Не врать и не воровать?» И чё, вы реально думаете, что народ будет этим заморачиваться?
К нему подходят друзья, видят в руках газету, хохочут.
— Это чё, газета? Бро, тебе зачем, а?
— Ну это, почитать взял… Про мужика какого-то, типа из тюрьмы только вышел.
— «Не врать и не воровать»? — удивляется другой парень, щёлкая семечки. — У нас же все воруют, и все лгут. И не только во власти.
О том, что призыв «не русский», говорят многие: «Кто к власти придёт, сразу начинает воровать!» Как же заразили своей воровской психологией власть предержащие, внушив, будто среди ста сорока миллионов нет ни одного честного человека! Просто какая-то страна жуликов и воров! Один из американских отцов-основателей на вопрос: «Каким качеством нужно обладать, чтобы руководить государством?», ответил: «Достаточно иметь чувство нравственности». В современной России достаточно этого чувства не иметь?
— Можно газетку? — подмигивает мне прохожий. Пролистав, удивляется: — А что, кроссворда нет?
— Проблема преступности меня не волнует, — отмахивается другой, лет пятидесяти, и открывает сумку. В ней лежат арматура, финский нож, газовый баллончик и электрошокер. — А дома охотничья двустволка и травматический Макаров, — добавляет он, наслаждаясь произведённым впечатлением.
К агитационному кубу подошли трое глухонемых, читали, переговаривались на языке знаков, мычали. Агитаторы растерянно топтались в стороне. Но вдруг одна из женщин, подбежав, начала объяснять что-то знаками. Глухонемые расспрашивали, она отвечала.
— Ничего себе, ты знаешь язык глухонемых?! — поразились мы.
— Не знаю, — развела руками женщина. — Но они меня поняли.
В Сокольниках предвыборной работой руководит Юрий: он не активист, не общественный деятель, рядовой москвич и ровесник Навального. Всю неделю считает дни до агитационного уикенда, выходные, вместо дачи и развлечений, проводит у метро, раздавая листовки. Хочет взять отпуск, чтобы всё время посвятить агитации. Нередко прохожие спрашивают: «Чем мы можем помочь?», берут листовки, раздают, агитируют. Многие останавливаются поговорить, проводят у куба десять минут, полчаса, час, нередко собираются толпы спорщиков, разворачиваются нешуточные дебаты. Русского человека хлебом не корми, дай поспорить о политике, у него обо всём своё мнение, своя версия, своя теория заговора. Но когда речь заходит о конкретных действиях, все дружно стонут: «А что я один могу?»
Иногда, глядя на надменные лица прохожих, хочется развлечься.
— Навальный против жуликов и воров!
Ноль реакции.
— Собянин — мэр Москвы!
Берут листовку, не глядя.
— Путин — вор!
Даже не вздрагивают.
— Че Гевара — наш президент!
Проходят мимо, не поведя бровью.
Безнадёжный вариант — это женщины за сорок: 99 из 100 не только за Собянина, но и за весь социально-политический статус-кво.
— Сколько вам платят?! — набрасывается на меня разгневанная тётка с авоськами. — Говорите немедленно!
— Миллион долларов, — отворачиваюсь я. Это уже третья тётка, и у меня закрадываются подозрения, что такие вопросы задаются не бесплатно.
К метро идут две кумушки собесовского вида, квадратные, сердитые, с пучками на голове. Одна, с бородавчатым, нависшим над губой носом, отмахивается от листовки:
— Ноу инглиш! — и, по-русски чертыхнувшись, поправляется: — Ноу рашен.
У метро слоняется краснощёкий, с утра нетрезвый дядька, как бутерброд стиснутый рекламным щитом, под свитером у него мегафон, и оттуда раздаются истошные женские крики: «Розы, оптом, дёшево!» Рядом со мной топчется человек-реклама «Детские игрушки», долговязый мужчина с беззубой улыбкой.
— Уважаемая! — склоняется он надо мной. — За что, позвольте спросить, вы так не любите нашу власть?
— Вам сколько лет?
— Пятьдесят шесть.
— Москвич? Кто по образованию?
— Москвич. Инженер-технолог.
— Вот за то и ненавижу, что инженер-технолог у метро листовки раздаёт.
Подошли две седовласые старушки, долго расспрашивали о протестах в Москве:
— Мы следим за митингами, очень сочувствуем. Вы молодые, хорошие, только у наших правителей мохнатые руки…
Ещё одна женщина взяла листовку, долго ругала власть, посылая все мыслимые и немыслимые проклятья на Кремль, говорила, что вся семья собирается голосовать за Навального.
— А Собянина я ненавижу! — неожиданно подвела она черту. — Он меня уволил из мэрии, не дал месяц до пенсии доработать.
Что ж, у каждого с властью свои счёты.
— Собянин крепкий хозяйственник, уж я-то знаю! — взял листовку пожилой мужчина. Он переехал из Тюмени, помнит Собянина ещё мэром Когалыма. — И Москву в порядок привёл.
— Будете за него голосовать?
Качает головой:
— Ненавижу нашу власть, а он её ставленник!
Для большинства выборы мэра — это выражение лояльности или протеста, москвичи собираются голосовать против Путина, против власти или против Кремля, словно речь идёт о президентских выборах. Если ты за Собянина — значит, за режим. Если за Навального — то против. «Мне не нравится Навальный, но я проголосую», «Мне чужды его взгляды, но сегодня я за него», «Терпеть его не могу, но выбора нет», «Придётся за Навального, что же делать…», «Больше не за кого». Аргументы «собянинцев» тоже далеки от реконструкции парков, благоустройства дворов или ремонта больниц, да и фамилия Собянин в них не звучит: «Я за власть», «Я за Путина», «Меня всё устраивает», «У меня всё хорошо», «Владимир Владимирович спас Россию», «Мы вновь стали великой державой», «Не раскачивайте лодку». (Так за ежедневными репликами Лимонова против Навального слышится: «Меня всё устраивает!», а в трусливых призывах оппозиционеров и журналистов бойкотировать выборы — «Я за режим!») Похоже, 8 сентября нас ждёт вотум доверия власти, где каждый сможет сказать ей: Да или Нет.
