Как-то в подростковом возрасте я попала на лекцию о половой жизни. Лектор выглядел так, что было понятно: в его существовании не то что половой жизни, но и даже половой энергии никогда не было. А прослушав про венерические заболевания – как неизбежное и практически единственное последствие этого ненужного и отвлекающего дела, хотелось дать себе клятву: да чтоб я, я никогда…
Но ведь далеко не вся советская история прошла под знаменитым лозунгом «в СССР секса нет».
Революционные потрясения 1917 года нанесли по традиционным нормам личной жизни не менее мощный удар, чем по старым классовым отношениям. Борьба против церковного брака, буржуазной морали и патриархальной семьи в первые годы после победы большевиков мыслилась как часть общих усилий, направленных на освобождение труда. Для того, чтобы женщина стала для мужчины равноправным товарищем, ей надо было покончить с любыми видами зависимости и ограничений, с которыми она сталкивалась при старом режиме. Ограничения эти формально существовали и для мужчин, но общество всерьез требовало их соблюдения лишь от женщин: революция в первую очередь сопровождалась освобождением именно женской сексуальности. Свободным отношениям способствовала и общая неустроенность жизни, естественная в годы политических потрясений и гражданской войны.
«Мужчина и женщина легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились. Сходились без больших душевных эмоций и расходились без слез и боли… Проституция, правда, исчезала, но явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, неприкрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства», – писала про революционные годы знаменитая деятельница большевистской партии Александра Коллонтай.
Такие отношения она называла «бескрылым Эросом», которому противопоставляла «Эроса крылатого» – «любовь, сотканную из тончайшей сети чувствований». Коллонтай думала, что теперь, когда ужасы гражданской войны остались позади, на смену «бескрылому Эросу» придет «Эрос крылатый», причем без ущерба для той свободы, которая была завоевана в годы революции.
Буржуазное ханжество требовало, чтобы «крылатый Эрос» посещал лишь «законобрачную пару», оставляя вне супружества место только общипанному «бескрылому Эросу» в форме «купленных (проституция) или краденых ласк (адюльтеру, прелюбодеянию)». Напротив, «мораль рабочего класса», как её видела Александра Коллонтай, «отчетливо отбрасывает внешнюю форму, в которую выливается любовное общение полов». Для передового класса совершенно безразлично, принимает ли любовь вид «длительного и оформленного союза» или «выражается в виде преходящей связи». Рабочий класс «не ставит никаких формальных границ любви. Но зато идеология трудового класса уже сейчас вдумчиво относится к содержанию любви, к оттенкам чувств и переживаний, связывающих два пола. И в этом смысле идеология рабочего класса гораздо строже и беспощаднее будет преследовать «бескрылый Эрос» (похоть, одностороннее удовлетворение плоти при помощи проституции, превращение «полового акта» в самодовлеющую цель из разряда «легких удовольствий»), чем это делала буржуазная мораль».
Представления Коллонтай о сексуальной свободе были тесно связаны с общей идеологической перспективой освобождения рабочего класса. Но развитие общества пошло по другому пути. Коллективизм торжествовал, но это был совершенно иной коллективизм, в котором свободе уже не находилось места. В Советской республике брала верх идея нормализации, стремление к порядку. После потрясений революции возрождались традиционные ценности и отношения. Бюрократия, которая оказалась реальным хозяином страны к середине 20-х годов, прекрасно понимала, что стремление к покою и порядку после бурных переживаний Гражданской войны, разделяет с ней и значительная часть рабочего класса. Многие завоевания революции предстояло сохранить и защищать, но отнюдь не свободу. И точно так же, как свобода политическая оказалась неуместна в советской системе уже в 20-е годы, так и сексуальная свобода была принесена в жертву дисциплине и контролю.
Репрессивное самоограничение, которое проповедуют идеологи поздних 20-х годов, тесно связано с общим поворотом в политике и общественном сознании, которое происходит в те же годы. Теперь буржуазное ханжество предлагается победившему пролетариату в качестве новой, социалистической морали. Троцкий и некоторые другие идеологи революционной эпохи говорили, по аналогии с Французской революцией, о «советском Термидоре», о политике, направленной на восстановление многих сторон «старого режима» в рамках нового общества. То же происходило и в отношениях полов.
Если в начале 20-х годов взгляды Коллонтай были распространены в большевистских кругах, то уже с середины десятилетия тон задают совершенно другие голоса. Вот, например, что писал соратник Сталина и близкий к нему идеолог Емельян Ярославский. Вспомнив про «половой вопрос», он сразу же заявлял: «У нас, более пожилых революционеров, есть некоторое предубеждение против постановки этого вопроса. Мы имеем в виду прожитый нами период, когда в свое время, перед первой революцией, мы как-то так работали, что эта сторона жизни иногда совершенно отодвигалась на задний план. Было бы смешно и дико, если бы кто-нибудь из нас в 1903, 1904, 1905 гг. поставил проблему пола. А вот в 1907-08 гг., когда революция пошла на убыль, после поражения пролетариата, когда упадочные настроения стали проникать в среду пролетариата, когда начались упадочные настроения и среди мелкой буржуазии, тогда и в литературе и на поверхность жизни всплыли всякого рода половые вопросы».
Получается, что интерес к полу, по Ярославскому, обратно пропорционален успешности революционной борьбы. Любовь и сопутствующие ей состояния прямо связаны с упадком; в период революционного подъема ничего такого быть не может. Больше революции – меньше любви. Меньше революции – больше любви.
«Мы не собираемся проповедовать монашеский аскетизм, – продолжает Ярославский, – но вместе с тем в нас возбуждает величайшую тревогу известная половая распущенность, которая есть даже среди части коммунистов, и в особенности среди молодежи… По этому вопросу нам иногда говорили: «Конечно, вы подходите иначе к этому вопросу: когда достигнете 40-50 лет, тогда начинаете проповедовать половое воздержание (как тоскливо занижена планка! И.Г.); а вот попробуйте в наши годы». Я на это неоднократно отвечал товарищам: мы пробовали, мы сидели по несколько лет в тюрьмах, лет по 8-9 и больше. Нам волей-неволей приходилось воздерживаться».
Тюрьма становится идеалом, на который должен теперь ориентироваться «победивший» (но уже не «освобожденный») пролетариат.
Приводились и другие аргументы, более прагматические. В 1926 году в «Правде» появляется статья члена Президиума ВЦИК Петра Смидовича «О любви», в которой автор предостерегает от распада пролетарской семьи, призывает граждан «угомониться в своих земных страстях» и напоминает о трудностях, с которыми сталкивается рабоче-крестьянское государство из-за отсутствия в бюджете средств, необходимых «неожиданному потомству».
Н.А. Семашко, знаменитый врач и нарком здравоохранения, объяснял в 1929 году в книге «Культурная революция и оздоровление быта», что «поскольку интересы здорового потомства выдвигаются на первый план», то в советской стране должны быть «недопустимы любовные излишества», которые отвлекают человека в личную жизнь и отрывают его от общественно-необходимого труда. Увлечение любовными связями ведет к ослаблению организма, уводит человека «на путь личной узко-мещанской жизни». Сексуальная жизнь опасна. «На почве половых излишеств часто возникает целый ряд серьезных нервных заболеваний. Наоборот, половая воздержанность сохраняет умственные и физические силы человека, сохраняет его здоровье и энергию». И хотя испытание половой жизнью практически неизбежно, надо воздерживаться до последнего: чем позже это произойдет, тем лучше: «Ранняя половая жизнь выражается часто в форме различных половых извращений, среди которых главнейшее место занимает онанизм. Эта болезнь является серьезной болезнью быта молодежи, требующей непременного лечения».
Итак, друзья, добро пожаловать в новую реальность. Снимем любовь с того неподобающе высокого места, которое она занимала при старом режиме. Отныне привыкайте, что у нас существует лишь медицински-неприятная «половая жизнь». Это что-то очень мешающее, вредное, и по большому счету ненужное, но проклятый инстинкт то и дело дает о себе знать.
«Злоупотребление половой жизнью и неестественные способы удовлетворения половой потребности являются язвами быта. (Интересно, что имелось в виду под «неестественными способами»? И что в данном контексте вообще естественно? И.Г.) Им обыкновенно сопутствует другое социальное зло – распространение венерических болезней».
Вместе с победой «советского Термидора» восторжествовала и соответствующая ему система «новой морали», которая странным образом повторяла все требования и запреты старой, с той лишь разницей, что теперь эти нормы обосновывались уже ссылками не на религию, а коммунистические идеалы. Именно в этом духе воспитывалось несколько поколений советских людей.
Половое просвещение, продолжает Семашко, «ничуть не должно состоять в объяснении подробностей, граничащем со смакованием половой жизни, а должно научно, естественно-исторически, объяснять половую жизнь в мире растений и животных вообще, у человека в частности».
Лучшим средством против секса является физкультура. «Анкета среди фабзавучей в Ленинграде показала, что в среднем у физкультурников половая жизнь начинается на полтора года позже, чем у незанимающихся физической культурой. Физкультурники дали и меньший процент венерических заболеваний». Ссылаясь на своего коллегу, изучавшего боксеров, Семашко констатирует: «Все эти наблюдения еще раз подтверждают, что спорт является отвлекающим средством, регулирующим половую жизнь, переключающим половую энергию в другие виды». Поэтому физической культуре суждено сыграть чрезвычайно важную роль. Если половая энергия переключается в умственную, «то еще легче переключить ее в мышечную…»
Переключайте, товарищи, переключайте! Энергию надо употреблять с пользой для общества. Емельян Ярославский категоричен: «удовлетворение половых потребностей является в раннем возрасте наиболее приятной и легкой тратой нервной энергии, так как это есть линия наименьшего сопротивления, то по этому пути и идет растрата чрезвычайно ценной нервной энергии, а для мозговой борьбы, для огромной борьбы, которая предстоит молодому поколению, которое должно, по нашему мнению, достроить коммунизм, – что остается? Иногда в 25 лет можно встретить истасканную молодежь, которая нуждается в домах отдыха, санаториях и т.д., потому что она прошла такую жизнь, которая привела ее к истощению сил».
Вообще представление о «растрате» и «экономии» энергии явно владеет умами идеологов того времени. Даже Александра Коллонтай, придерживавшаяся прямо противоположных взглядов на отношения полов, исходила из той же механистической концепции. Почему «бескрылый Эрос» противоречит интересам рабочего класса? «Во-первых, он неизбежно влечет за собою излишества, а следовательно, телесное истощение, что понижает запас трудовой энергии в человечестве. Во-вторых, он беднит душу, препятствуя развитию и укреплению душевных связей и симпатических чувствований. В-третьих, он обычно покоится на неравенстве прав во взаимных отношениях полов, на зависимости женщины от мужчины, на мужском самодовлении или нечуткости, что несомненно действует понижающе на развитие чувства товарищества. Совершенно обратно действует наличие «Эроса крылатого»».
Иными словами, и Коллонтай, и ее оппоненты одинаково уверены, что человеческая личность обладает строго определенным, ограниченным запасом жизненной энергии, которую ни в коем случае нельзя растратить в ущерб классовым интересам. Только Коллонтай в первую очередь интересуется эмоциональной энергией, в то время, как ее противники упирают на затрату физических сил.
В основе такого подхода лежит странное сочетание механистического материализма и фрейдистских представлений о том, что неудовлетворенная сексуальная энергия может сублимироваться и перенаправляться в другие сферы. Механистический материализм, раскритикованный Марксом и Энгельсом, с легкостью овладел умами его последователей, германских социал-демократов и русских коммунистов, ведь он оказался легче в восприятии и доходчивее, чем сложные размышления о диалектике эмоционального и физического, телесного и духовного, которые можно найти у немецких мыслителей.
Вся дискуссия идет о том, где больше сил «растрачивается». То ли душевные переживания в семье отвлекают от коллективных идейных переживаний класса, то ли, наоборот, слишком частый и разнообразный секс подрывает физические силы трудящегося, который должен сосредоточить свою энергию на строительстве «материально-технической базы социализма».
Но самым невероятным в этой области был, пожалуй, вклад знаменитого психотерапевта и фрейдиста, впоследствии – педолога, Арона Борисовича Залкинда.
В книге «Революция и молодежь», изданной в 1924 году, Залкинд приводит «ДВЕНАДЦАТЬ ПОЛОВЫХ ЗАПОВЕДЕЙ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЛЕТАРИАТА»:
«I. Не должно быть слишком раннего развития половой жизни в среде пролетариата.
II. Необходимо половое воздержание до брака, а брак лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости (т. е. 20-25 лет) – вторая половая заповедь пролетариата.
III. Половая связь – лишь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви. Чисто физическое половое влечение недопустимо с революционно-пролетарской точки зрения. Человек тем и отличается от прочих животных, что все его физиологические функции пронизаны психическим, то есть социальным содержанием. Половое влечение к классово враждебному, морально противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу.
IV. Половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких и сложных переживаний, связывающих в данный момент любящих.
V. Половой акт не должен часто повторяться.
VI. Не надо часто менять половой объект. Поменьше полового разнообразия.
VII. Любовь должна быть моногамной, моноандрической (одна жена, один муж).
VIII. При всяком половом акте всегда надо помнить о возможности зарождения ребенка и вообще помнить о потомстве.
IX. Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевания.
X. Не должно быть ревности. Половая любовная жизнь, построенная на взаимном уважении, на равенстве, на глубокой идейной близости, на взаимном доверии, не допускает лжи, подозрения, ревности.
XI. Не должно быть половых извращений.
XII. Класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов».
Завершается труд Залкинда глубокомысленным выводом: «Сублимационные возможности советской общественности, то есть возможности перевода сексуализированных переживаний на творческие пути, чрезвычайно велики. Для того чтобы строить, нужно научиться организованно копить».
Идеал «советской общественности», аскетично-героической и приверженной материальному накоплению одерживает решающую победу над мечтой о свободе. 30-е годы сформировали определенную матрицу поведения, которая благополучно просуществовала до начала 80-х, хотя сопровождавшие ее идеологические воззрения давно уже утратили свой пафос. Картина мира, созданная идеологами тридцатых годов, продолжала работать. Когда одесская тетенька категорически заявила, что «в СССР секса нет», она не думала ни о Залкинде, ни о Коллонтай, ни о пролетариате. Осталось только одно: твердая уверенность в том, что секс – это плохо.
