Случилось страшное. Наступило 40-летие “бунтарского” 1968 года.
Вот и в таком странном месте, как Общественная палата, решили провести мероприятие, посвященное 40-летию 68-го года. Дескать, и мы не хуже других.
Я был в числе приглашенных. И хотя смысл мероприятия был не очень понятен, пошел. Во-первых, хотел посмотреть на Общественную палату (я там никогда не был), во-вторых, посмотреть вживую на «молодую поросль» правых теоретиков режима – Чадаева, Данилова, Святенкова, Гараджу, Кралечкина, – старательно выращенных под крылом Глеба Павловского (я их никогда лично не видел, только читал).
Здание Общественной палаты произвело тяжелое впечатление. Там всё еще идет бесконечный ремонт – с тех самых пор, как эта Палата захватила здание издательства «Республика», убив тем самым издательство и лишив нас многих готовившихся к выходу хороших книг, включая издания выдающихся зарубежных мыслителей. Даже входить в дом пришлось не через главный вход, а через один из бывших черных. Выступления собравшихся (включая «самого» Павловского), несмотря на микрофоны, регулярно заглушались то грохотом отбойного молотка, то визгом электродрели. Стало ясно, что не только рядовые граждане, переименовавшие Общественную палату в «овощную палатку», но и сама власть не относится к этому учреждению серьезно.
Собравшиеся также произвели мрачное впечатление. Кое-кого из приглашенных правых «идеологов» увидеть не удалось. Отсутствовал, например, заметный православный имперский публицист Егор Холмогоров. Отсутствовал Александр Филиппов, автор недавнего учебника, нашумевшего своими «сталинскими» разделами.
Левые, приглашенные то ли в качестве «мальчиков для битья», то ли как единственные, кто понимал, о чем должна идти речь, в основном тоже отсутствовали: не было ни левых философов Влада Софронова и Алексея Пензина, ни Бориса Куприянова из «Фаланстера». Отсутствовал даже писатель Сергей Шаргунов из движения «Ура!». Получилось, что левых там было кот наплакал: мы с Карин Клеман (директор Института «Коллективное действие»), Алексей Сахнин из «Левого фронта», да примкнувший к нам Вячеслав Игрунов, директор Института гуманитарно-политических исследований.
«Птенцы гнезда Павловского», активно публикующиеся в «Русском журнале» и тому подобных интернет-ресурсах и поселившиеся в основном на философском факультете МГУ, произвели неизгладимое впечатление.
Темой они явно не владели, поэтому и обсуждать ее отказались. Алексей Чадаев заявил, что 68-й год – это чистый миф, не породивший никаких последствий. Дмитрий Кралечкин вообще недоумевал, как можно говорить о 68-м. Петр Сафронов с философского факультета МГУ утверждал, что «молодежная революция» 68-го года была не началом «молодежной политики» (не объясняя, что это, собственно, такое), а ее концом. После 68-го молодежь-де тотально убрали из политики, и политика стала уделом стариков и экспертов, в отличие от всей предыдущей истории. Пришлось нам с Игруновым напомнить ему, что отнюдь не молодежь подготовила, развязала и вела, например, I Мировую войну.
Потряс меня Андрей Ашкеров, широко пиарящий себя как «самого молодого доктора философских наук в России». Смысл его выступления свелся к гневной филиппике в адрес «шестидесятников», которые-де захватили все теплые денежные места и сидят на них много лет, не пуская туда таких, как Ашкеров. Какое отношение это имело к 68-му году, было совершенно непонятно. На прямой вопрос, заданный автором этих строк, Ашкеров так же прямо признал, что да, он жаждет этих постов и «бабок». Это был редкий случай (один из двух или трех), когда аудитория развеселилась.
Удивил меня и Кирилл Мартынов, заподозривший бунтарей 68-го в коварном замысле: вот сейчас мы «засветимся», прославимся как оппозиционеры, революционеры, жертвы Системы – и в отдаленном будущем используем этот имидж для карьеры и процветания. По-моему, это был неприличный намек на Глеба Павловского. Но Павловский ввиду явной абсурдности теории Мартынова на намек не отреагировал. А мне пришлось напомнить Мартынову, что и он, некогда активно требовавший «укрепления вертикали», вряд ли думал, что в будущем эта «вертикаль» больно ударит лично по нему «новгородским делом».
Странным было выступление Павла Святенкова, Мудреца, равного Небу (это он сам себя так называет, является ли он, подобно предыдущему Мудрецу, также и Царем обезьян, неизвестно). Святенков заявил, что ничего особенного, например, в Мае-68 не было, это была всего лишь коррекция де-голлевского политического режима до режима обычной буржуазной демократии, без элементов «личной власти».
То есть «студенческая революция» 68-го в ФРГ, Бельгии, США, Мексике и других странах или – с отсрочкой на год – в Италии была им тотально проигнорирована, хотя в этих странах никакого режима «личной власти» де Голля не было, и, следовательно, корректировать было нечего!
Попытки Карин Клеман, единственной француженки среди собравшихся, уж наверное лучше знающей, что такое Май-68, вернуть мудрецов с неба на землю, увы, успеха не имели. Ее ссылки на то, что во Франции «Красный Май» вспоминают как пример успешной мобилизации масс и принуждения власти к уступкам, ссылки на последующие события (вплоть до недавних массовых студенческих выступлений против «контракта первого найма») были «птенцами гнезда Павловского» просто не услышаны. Складывалось впечатление, что всё, что говорила Карин, им было неизвестно, непонятно и неинтересно. Карин плюнула и ушла.
Точно так же не был услышан и Сахнин, пытавшийся напомнить молодым идеологам о 10-миллионной забастовке, классовом противостоянии и тому подобных вещах. Какие классы?! – возмутились молодые идеологи. О чем это он? Смешно!
По сравнению с «птенцами гнезда Павловского» сам Глеб Павловский выглядел просто гением всех времен и народов, человеком, прочно стоящим обеими ногами на почве реальности и, не побоюсь этого слова, замшелым марксистом. Раз за разом он пытался заставить молодых правых идеологов обсуждать не мифы, а факты, напоминал им о массовых выступлениях в США, о Латинской Америке, о наступлении южновьетнамских партизан на праздник Тет, о Чехословакии, Польше и Югославии в 68-м. Но мудрецы, равные Небу, отказывались его слушать и даже гневно возглашали, что это, дескать, и есть диктат «шестидесятников» – когда их, мудрецов, принуждают изучать и обсуждать факты, в то время как нет никаких фактов, есть только интерпретации.
Попытки Вячеслава Игрунова объяснить этим людям, что для него (как и для Павловского, например) 68-й год не может быть «мифом», так как он, Игрунов, лично жил в этом году и хорошо помнит, как они, тогдашние оппозиционеры советскому режиму, ловили каждую крупинку информации о студенческих протестах в США, Франции, Польше, Югославии, Чехословакии, о партизанской борьбе в Латинской Америке, о Вьетнамской войне, наконец, были мудрецами, равными Небу, гордо проигнорированы.
То есть, как ни парадоксально, собравшиеся распались на две группы не столько по признаку «левые – правые» (хотя и это было), сколько по признаку «старшие – младшие»: старшие (включая правых Глеба Павловского, Бориса Межуева, Вячеслава Дмитриева) толкали собравшихся к обсуждению реальности, а молодые идеологи упорно отказывались это делать и самовлюбленно демонстрировали не только незнание темы, но и непонимание общих политических сюжетов. Чадаев, например, громогласно провозглашал, что теперь разрешается требовать невозможного, требовать чего угодно! (Это – прямая отсылка к известному лозунгу Че Гевары, популярному среди «майских бунтарей».) Интересно, пробовал ли Чадаев потребовать, например, убить президента и премьер-министра? Останется ли это его требование без последствий? А между тем технически такие действия для Чадаева, конечно, совершенно невозможны.
Самое поразительное – то, что бóльшая часть заявленных тем обсуждения была связана даже не 68-м годом, а с «молодежной политикой»: «Чьим изобретением является «молодежная политика»? Действительно ли молодежь имеет право на «бунт понарошку»?
Можно ли говорить сегодня о конце «молодежной политики»?» Эти вопросы не были ни раскрыты, ни обсуждены. Не было даже дано определения «молодежной политики» (не считать же дефиницией циничное заявление Чадаева, что «молодежная политика» – это политика изоляции молодежи от участия в политике). Между тем, действительно, только после бурного 68-го молодежь стали воспринимать как отдельную социально-возрастную группу, возникла комплексная дисциплина, изучающая молодежь (ювенология), появились первые специальные правительственные молодежные программы, министерства по делам молодежи, отдельная «молодежная культура» и грандиозный бизнес на ней и т.д., и т.п. Мудрецы, равные Небу, этого не знали и знать не хотели.
В общем, мероприятие в Общественной палате, конечно, было очень полезным. Оно показало, что старательно выращенное во времена Путина новое поколение правых идеологов живет в каком-то своем, совершенно оторванном от реальности мире. А это значит, что если завтра именно эти люди будут официальными идеологами режима (а других вроде пока не предвидится), то в случае крупного социального конфликта власть не сможет противопоставить левой оппозиции какой-либо контрпропагандистский проект, а вынуждена будет либо тупо применять репрессии, либо уступать. Говоря иначе, Россия все еще живет в ситуации до 68 года.
То есть не зря я сходил в «овощную палатку». Одно дело читать тексты в интернете и совсем другое – своими глазами посмотреть на жалкие, даже внешне пародийные фигуры будущих теоретиков режима, убедиться в том, что очередной раз нефтедоллары были потрачены Кремлем впустую: «светлых голов» у режима нет, есть одни лишь «пикейные жилеты».
А на правительственное насилие, как хорошо показал опыт 68-го года, есть управа – ответное насилие.
