Политическая акция в Нижнем Новгороде © ridus.ru
Отличительной чертой мирового маоизма (но и не только его) является упор на теорию «рабочей аристократии», а именно, положение о том, что работники Запада, подкупленные прибылями, получаемыми буржуазией стран первого мира от эксплуатации работников третьего, неспособны организоваться для свержения капитализма, так как это не находится в поле их интересов. Аналогичная позиция, но не привязанная к обязательной ориентации на идеи Мао, получила во Франции красивое название «тьермондизм» (от французского Tiers Momde — третий мир).
Вот как об этом вопросе отзываются российские маоисты:
«В современном мире на основе развития империализма появилась особая разновидность рабочей аристократии — подкупаемая в массовом масштабе и на таком высоком уровне, что заработная плата с лихвой, полностью или в значительной мере покрывает производимую стоимость. Соответственно, такой рабочий перестаёт быть пролетарием не только в психологическом, но и в политэкономическом смысле, вне зависимости от того, каким конкретным трудом он занят».
Более того, даже, к примеру, профсоюзная борьба, ведущаяся в метрополиях осуждается с позиций того, что борьба за сохранение немаленьких (будем честны) зарплат работников (про остальных и говорить нечего) первого мира покупается за счет сохранения сверхэксплуатации пролетариев третьего мира. Это отличает их, к примеру, от троцкизма, который в условиях «первого мира» все же возлагает надежды на «обуржуазившихся» работников метрополии как на равноправный субъект будущей революции и активно поддерживает профсоюзы.
Среди российских левых развивает эту мысль Александр Тарасов, связывающий такие тенденции с ростом ультраправых настроений в Европе, нашедших свое выражение после недавних экономических кризисов. Вот как он отзывается о волнениях в странах центра:
«…участники массовых протестов в странах метрополии — наемные работники, представители средних слоев — не покушаются на основы Системы. Десятилетиями подкупаемые той частью сверхдоходов, извлекаемых монополиями из стран «третьего мира», которая распределяется в пользу широких слоев населения, эти слои вполне довольствуются капитализмом и всё, чего они хотят, это чтобы у капитализма было «человеческое лицо». И они совершенно не задумываются о том (вернее, не хотят слышать об этом, поскольку это — неприятная информация), что такое «человеческое лицо» в метрополиях возможно только при грабеже и сверхэксплуатации периферии. То есть их протест — сугубо оборонительный (и даже охранительный — в данном случае объектом консервативной защиты является исчезающее социальное государство при капитализме), их мышление — конформистско-реформистское».
Регионализм — тьермондизм
Казалось бы, причем же здесь Россия? Вроде и к «коллективному эксплуататору» её не припишешь, да и однозначно к «третьему миру» не отнесешь. РФ, как известно, «гарант энергетической безопасности», и на большее не претендует…
Однако подобные «тьермондистские» аналогии невольно приходят на ум, если мы начинаем сравнивать положение Москвы и большинства других городов России, и не только России…
Начнем немного издалека. Многие помнят такое выражение, как «лимита». Было оно ходовым в 50-80-ые гг. в СССР и обозначало тех, кто привлекался на работы по «лимиту прописки» из провинций в столицу. Любой мало-мальски знакомый с марксистским методом догадается, что подобный эпитет есть идеологическое отражение особой материальной практики, служащей выражением (и оправданием) экономического неравенства между «коренными» москвичами и приезжими (которое, трансформировавшись, не исчезло до сих пор). Говорить о конкуренции за рабочее место можно с большой натяжкой, так как большинство приезжих устраивалось на низкоквалифицированную и низкооплачиваемую работу, москвичам несимпатичную. Меньшинство же их составляли разного рода номенклатурщики, к которым, понятное дело, культивируемое чувство неприятия было совсем другого рода. Проработав некоторое время, «лимитчики» получали свою жилплощадь, становясь тем самым полноправными москвичами, которые уже сами через некоторое время смотрели с некоторым презрением на очередных любителей полакомиться пирогом столичных привилегий. А они там несомненно были. Московская прописка давала ряд преимуществ, таких как возможность покупки дефицитных товаров и пользование качественными социальными услугами(медицина, образование и пр.), всё это вкупе с высоким культурным уровнем делало ее весьма привлекательной для проживания. Будучи вывеской страны «развитого социализма», столица должна была держать планку.
Что же случилось после пресловутой перестройки?
Можно однозначно сказать, что с приходом рыночной «свободы» положение москвичей относительно регионов, на фоне общего упадка (о развале производства говорить в очередной раз не будем), улучшилось. И покупаться оно стало в большей мере за счет неравенства с иногородними и иностранными жителями. На фоне тотального упадка производительных сил на всей территории СССР, столица сумела стать центром капиталистического накопления. Высокий уровень потребления различных благ сохранился, но при этом прибавились такие достижения «свободного рынка» как, к примеру, возможность свободно сдавать жилье по немалым ценам.
Сравним показатели Москвы и регионов, начнем в первую очередь с уровня заработных плат.
Москва по уровню зарплат в 1,8 раз превышает показатели остальной России, среднедушевой доход на жителя Москвы достигает 41,4 тыс. рублей, что остается одним из самых высоких показателей в стране. Средний размер месячных пенсий составляет 9870 руб.
Уровень безработицы в Москве, как нетрудно догадаться, самый низкий в России, и это 1%. Сравните эту цифру с показателями других регионов, доходящих до 49,1% в Ингушетии и 36,3% в Чеченской республике. Средний же уровень безработицы в России составляет 6,3% по данным РоссКомСтата за ноябрь 2011 — январь 2012 гг.
И наконец, для наглядности, продолжительность жизни. Пишет российский маоист Олег Торбасов:
«Разница с нашей Тверской областью — 68 и 57 лет, это примерно как между Литвой и Суданом. Справедливости ради следует добавить, что очаги сравнительно большей продолжительности жизни в России есть ещё— Питер, Тюменская обл. и Прикавказье, особенно нерусское (понятное дело, это не за счёт уровня жизни). Но такой вопиющий перепад — семь лет при пересечении МКАД,по-моему, только здесь».
Естественно, некоторые жители регионов, отчаявшись найти работу у себя дома, едут в Москву на заработки, и один из центральных вопросов, который перед ними встает, это «Где жить?»… В условиях «свободы передвижения», провозглашаемой в свое время ельцинским режимом, сегодня мы имеем среднюю цену за однушку в 30 тыс. К примеру, в Томской области, эта цена составляет около 10 тысяч рублей.
Самым главным завоеванием москвича стала возможность преуспеть в роли рантье. Рантье — это такой человек, который, пользуясь наличием у него какой-либо собственности (денег, квартиры, машины и пр.), опираясь только на свое право пользования её, получает доход, давая другим возможность её использовать. Трудиться при этом становится совершенно необязательно. Столь нелюбимый перестроечными апологетами «закон о тунеядстве» канул в лету. Сегодня мечта москвича — это сдавать хорошую квартиру и жить где-нибудь на Бали, хотя лучше, конечно, иметь не одну квартиру, а две. Это предел его мечтаний и исканий.
Внутри класса рантье существуют свои подотряды: для некоторых это основной источник заработка, для других — возможность совместить с основным. Для третьих это очень прибыльный бизнес, ибо являются они крупнейшими собственниками столичных жилых помещений.
Налицо фактически легально существующая, чисто паразитическая прослойка.
Показательно поведение нашей власти, отлично раскрывающее его классовую природу. Запретить сдавать жилье в аренду (тем более — обеспечить всех трудящихся этим жильем) оно конечно не пытается, единственной мерой, на которую оно может пойти — это сбор дани с тех, кто сдает жилье, путем бюрократического принуждения. Конечно, можно говорить, что далее эти средства пойдут на более полезные для общества цели, чем пользование услугами элитных проституток и разбитые впоследствии спорткары. Но кто сможет гарантировать что они не станут объектом очередного чиновничьего «распила», «отката» и «нецелевого использования», а попросту банального воровства?
Какое же политическое сознание может родиться в голове того, кто мечтает стать рантье и никогда не работать, и очень не любя тех, кто теоретически может помешать это ему сделать?
Антипутинские протесты: Москва и провинция
То, как политически себя проявил экономически привилегированный москвич, можно проследить на примере белоленточных протестов, старт которым дала именно Москва.
Не так давно левые сломали немало копий, пытаясь доказать правомерность или же бесполезность участия антикапиталистических сил в антипутинских «белоленточных» протестах. Приводились выкладки опросов с нередко противоположными выводами, апелляции к истории гремели на «красных» сайтах, одни топтали белые ленточки и повязывали красные, другие призывали завоевывать позиции в общедемократическом движении. Но что есть, то есть: «оранжевая чума» не развалила Россию. Поклонники «сетевой самоорганизации» вернулись туда, откуда они вышли.
Тот же Тарасов который яростно выступает против экономизма трудящихся Первого мира, с такой же энергией выступил и против московских антипутинских протестов, чему посвящена его не склонная к раздаче сантиментов статья под характерным названием «Бунт кастратов».
В ней он дает исчерпывающую характеристику столичным «бунтарям»:
«Назовем вещи своими именами. «Креативные» и прочие интерактивные — это средние городские слои, достаточно паразитические (ничего не производят, кроме шума и «смыслов»), пришедшие на место предыдущих средних, которые были смыты дефолтом 1998 года. Вся эта публика — хипстеры и разные мальчики-айфончики, жертвы потреблятства и верные прихожане экономикса, по сути своей это мелкая буржуазия (пусть даже чисто психологически)».
…и возлагает надежды на провинцию, противопоставляя ее столице:
«А вот насчет провинции… Митинги в провинции, где гайки закручены сильнее, чем в столицах, собрали в основном не мальчиков-айфончиков. И там, где собравшиеся смогли самоорганизоваться, на ура шли социальные лозунги»…
«Замордованная, ограбленная, брошенная на произвол судьбы, нищая глубинка, та, что вдобавок к сегодняшней катастрофе завтра чудовищно пострадает от вступления России в ВТО, от ликвидации ВПК и моногородов, – вот кто станет следующим противником власти. Кстати, и мальчиков-айфончиков тоже. Не сразу, но станет. Раз Россия превратилась в страну «третьего мира», то и революции в ней будут развиваться так, как они развивались в «третьем мире»: столица падет последней. Как Гавана. Как Манагуа. Как Пномпень».
Что ж, как говорится, марксизм — это «не догма а руководство к действию» и «гипотеза, которую надо проверить». Москва потерпела поражение, и теперь очередь регионов. Но что же они скажут в адрес своих «предшественников» — москвичей? Левые уже сегодня принимают концепции «двух врагов» («второй враг» — это, как не трудно догадаться, либеральная оппозиция), но какую позицию в отношении «зажравшихся» и «бесящихся с жиру» креаклов займут бедные жители регионов, это отдельный вопрос.
Разделение трудящихся и сепаратизм
Кто-то из левых скажет: «как же так, в Москве есть и трудяги и эксплуататоры, и рантье и прочие, то же самое и в регионах. Как же можно подгонять всех под одну гребенку? Это натравливание одних трудящихся на других. Наша же задача объединить их в единой борьбе. Вы подрываете единство рабочего класса на основании несущественных различий!»
Другие возмутятся и подадут голос «справа»: «вы натравливаете одних жителей России друг на друга. Да, разница между столицей и регионами есть, но проблемы нужно преодолевать совместно. Вы же просто какой-то безумный криптосепаратист, любящий считать чужие деньги!»
Ленин считал, что национализм угнетенных народов может иметь прогрессивный характер, способствуя избавлению их от колониального и империалистического влияния. Говорил он, однако об этом, в те времена, когда колониализм в своем исходном виде еще существовал, прогрессивность права наций на самоопределение, то есть на образование ими собственного государства, существование национальных движений оценивалось им как шаг вперед от феодальной замкнутости и ограниченности.
Творчески переосмысливая эту теоретическую наработку применительно к заданной теме, можно попытаться вывести следующие положения:
1) Лозунг «Хватит Кормить Москву» может быть прогрессивен сам по себе, даже если рядом с ним развиваются черно-желто-белые знамена. Неосознанные классовые коммунистические импульсы исходят от бедности людей в регионах и оформляться могут в самые разные идеологические цвета.
2) Задача социалистов — попытаться использовать аморфные регионалистские настроения, мобилизуя тем самым массы на борьбу за экономические требования и не позволяя им скатываться в опасное болото сепаратизма. Не позволяя подпадать им под влияние буржуазных политиков, нередко эксплуатирующих эти лозунги.
Почему, в конце-концов, «хватит кормить Москву»? Как уже было показано выше, общество не делится исключительно на химически чистых буржуазию и пролетариат. Презрение бедных, изнывающих от непосильного труда и безработицы к чистеньким и привилегированным, при нынешнем низком уровне классовой сознательности, с большей вероятностью проложит дорогу к социалистической перспективе, чем стремление соединить на основе абстрактного пролетарского принципа весьма отличающиеся друг от друга прослойки класса наемных работников.
Почему не сепаратизм?
Марксизм, как известно стоит на том, что прогресс производительных сил, достигнув определенной ступени, позволит человечеству избавиться от бремени экономического принуждения и соответствующих общественных институтов, в первую очередь, государства.
Какому же прогрессу может служить отделение и образование независимых, предположим Сибири и Урала? Какому прогрессу может служить вообще сегодня образование новых национальных государств?
Вот что пишет Марлен Инсаров (отталкивающийся от левокоммунистических позиций и считающий реакционным в сегодняшних условиях лозунг «права наций на самоопределение») об участи трудящихся в подобных образованиях:
«Эти государства являются симптомом не прогресса капитализма, а его упадка. Экономический подъем здесь не происходит, роста производительных сил нет. Экономический рост происходит только в сырьевых отраслях, все остальное характеризуется упадком и вырождением. Вместо буржуазной демократии царит откровенная либо прикрытая псевдопрламентаризмом полицейская диктатура (достаточно посмотреть на государства Средней Азии). Если для современного капитализма вообще характерен закат буржуазной демократии, превращение ее в фикцию, то в недавно возникших государствах капиталистической периферии данная тенденция проявляется в особенно бесстыдной форме. Чтобы рабочая сила была сверхдешевой, нужно, чтобы полицейское подавление ее было особенно беспощадным. «Чем самодержавнее исправник, тем кулаку легче грабить», — так характеризовал подобную ситуацию старый русский социалист Н.К. Михайловский.
Новые национальные государства возникают в зонах экономического бедствия, хронической и безысходной при капитализме депрессии. Трудящиеся этих новых государств не могут найти в них работу и вынуждены уезжать на заработки в центры капиталистического накопления, т.е. в бывшие метрополии. Там они становятся самой бесправной и самой эксплуатируемой категорией пролетариата, при этом для их бесправное положение во много раз усиливается тем обстоятельством, что они являются гражданами иного государства».
Сепаратистская раздробленность с куда меньшей вероятностью сможет дать человечеству возможность масштабной координацию для необходимого увеличения производительных сил, доведения их до уровня коммунистических. Однако тот буржуазно-бюрократический централизм, что существует сейчас, вредит гораздо больше, чем призрак сепаратизма, и применять антимосковские лозунги бояться не стоит.
Лозунг сепаратизма — в большой степени есть выражение интереса местных бизнес-элит, стремящихся освободиться от диктата центра. Смелости делать какие-то существенные шаги на этом направлении им, конечно, не хватит.
Требованием социалиста по этому вопросу должен быть не отделение для образования нового государства, но требование внесения изменений в порядок распределения благ в сторону большего экономического равенства. Реформистское по форме, оно может стать неплохим мобилизатором, указывающим реальный путь к разрешению целого комплекса противоречий. Это никак не исчерпывающая инструкция, но попытка заложить еще один кирпич в идеологию будущего реального антикапиталистического движения в России. Лозунг «Хватит Кормить Москву» может стать отличной альтернативой известного аналогичного про Кавказ, уводящего народные массы от решения реальных экономических проблем в сторону тупика национальной вражды.
