О Керенском Мише замолвите слово

Баррикады у белого дома, август, 1991. © yeltsincenter.ru

21 августа 1991 года произошло одно из самых значимых событий в новейшей истории нашего отечества – бесславно завершился так называемый путч ГКЧП. В общественном сознании благодаря усилиям пропагандистов, как тогдашних, так и нынешних, закрепилась крайне неубедительная оценка случившегося. Действия гэкачепистов чаще всего рассматривают как попытку консервативно настроенных высокопоставленных лиц в руководстве СССР остановить демократические реформы и вернуть страну в состояние пресловутого брежневского застоя. Номенклатура, дескать, испугалась потерять власть, но поскольку представляла собой инертный и маразматический класс клептократов, сил ее хватило лишь на бестолковые заявления да неудачные пресс-коференции с трясущимися руками.

Такая точка зрения наиболее популярна. Другая позиция, которую активно отстаивают такие деятели, как Кургинян и некоторые из членов ГКЧП, состоит в том, что т. н. путч был попыткой спасти страну от развала, к которому ее неминуемо вела проводимая Горбачевым политика. Если точнее, то организаторы госкомитета по чрезвычайному положению якобы возмутились решением президента СССР создать Союз Суверенных Государств, несмотря на результаты референдума, где, как известно, подавляющая часть народа выступила за сохранение именно Советского Союза, хотя и с оговоркой о некой «обновленной федерации».

Установить истину, опираясь на слова Горбачева, в принципе невозможно.

Интервью этого человека поражают летальными дозами демагогии и бессмысленного словотолчения. Выудить из них хоть что-то конкретное, внятное, ясное и убедительное практически невозможно. Более того, если в 1991 году Горбачев заявлял, что путч был для него полной неожиданностью, то уже в наши дни он же говорит нечто совершенно противоположное – о путче ему было известно, но он не хотел проливать кровь.

Его противники выражаются более конкретно. Тот же Анатолий Лукьянов неоднократно заявлял, что Горбачеву было не только известно о предстоящем введении чрезвычайного положения, но и сама идея прибегнуть к таким радикальным действиям принадлежала именно президенту СССР. Если верить Лукьянову, то ГКЧП возник намного раньше августа 1991 года. Состав комиссии определили на совещании у Горбачева 28 марта 1991 года. Более того, когда несколько членов ГКЧП приехали к Горбачеву в Форос, то он пожал им руки и сказал: «Черт с вами – действуйте!».

Главный вопрос: зачем? Члены ГКЧП, дожившие до наших дней, объясняют это просто сложным положением в стране, которое могло потребовать столь радикальных мер.

Сам Горбачев ответа не дает, и маловероятно, что сделает это хоть когда-нибудь в доступной для рационального мышления форме. Исследователям остается лишь строить догадки да проводить исторические аналогии, одна из которых просто напрашивается, чтобы мы о ней упомянули, – августовское Корниловское выступление 1917 года. Сходство тех событий с имевшими место в 1991 году просто удивительное. Вот, к примеру, как оценил деятельность Керенского известный разведчик и писатель Сомерсет Моэм:

«Положение России ухудшалось с каждым днём, …а он убирал всех министров, чуть только замечал в них способности, грозящие подорвать его собственный престиж. Он произносил речи. Он произносил нескончаемые речи. Возникла угроза немецкого нападения на Петроград. Керенский произносил речи. Нехватка продовольствия становилась всё серьёзнее, приближалась зима, топлива не было. Керенский произносил речи. За кулисами активно действовали большевики, Ленин скрывался в Петрограде… Он произносил речи».1

Как же это напоминает другого политика, уроженца Ставрополя! Речи, речи, бесконечные речи. Керенский всячески поддерживает Корнилова в его начинаниях, пока вдруг не понимает, что в случае победы Лавра Георгиевича сам перестанет быть нужен, и сливает бывшего союзника большевикам. Горбачев подначивает своих сподвижников к введению чрезвычайного положения, рассчитывая таким образом стабилизировать ситуацию в государстве и заодно расправиться с опасно усиливающимся Ельциным. Однако в последний момент, как и Керенский почти за 74 года до того, сдал назад. Возможно, он испугался, что возникает риск быть отодвинутым на второй план более консервативной частью номенклатуры, а, может быть, в последний момент передумал и не стал рисковать своим имиджем либерала и демократа, которым пользовался на Западе. В пользу этой версии звучат также и многочисленные опровержения военных и специалистов по связи, категорически отрицающих известную теорию об изоляции Горбачева в Форосе².

Как бы там ни было, если допустить на секунду, что ГКЧП — это непризнанное детище Горбачева, очень многое в событиях тех дней становится понятно.

И нерешительность так называемых путчистов, лишившихся своего лидера, и, напротив, решительность Ельцина, прекрасно понимавшего, что победа ГКЧП означает крах всех его честолюбивых замыслов.

Увы, как и все начинания Горбачева, типа антиалкогольной кампании или ускорения, затея с ГКЧП принесла стране исключительно одни беды. Подобно Керенскому, который когда-то отмежевался от Корнилова и тем самым потерял поддержку справа, Горбачев лишился последних союзников из КПСС и по сути остался один на один с Ельциным в битве, которую ему не суждено было выиграть. Кроме того, как показала история, поединок шел лишь между двумя политиками, которые оба вели СССР к развалу. Один планировал сделать это в мягкой форме, запустив Новоогаревский процесс, другой избрал гораздо более радикальный метод.

Что до членов ГКЧП, то они стали жертвами виртуозно начатой и бездарно проваленной интриги, которая в конечном итоге привела к бесславному финалу и ее творца. Впрочем, искусный интриган никогда не бывает хорошим государственником.