
Экономические предпосылки мира
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КАГАРЛИЦКИМ БОРИСОМ ЮЛЬЕВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КАГАРЛИЦКОГО БОРИСА ЮЛЬЕВИЧА. 18+
Оценивая экономическую ситуацию в России в конце 2025 года, признанная иноагентом Екатерина Шульман предположила, что в стране заканчиваются деньги и люди. И, в самом деле, по всем признакам что-то заканчивается. Только это, как минимум, не деньги. У государства деньги не закончатся никогда.
Особенность мышления либеральных экспертов в том, что они всё сводят к деньгам. Между тем деньги — это всего лишь инструмент, с помощью которого перераспределяют другие ресурсы. Разумеется, если их просто бездумно печатать, они обесцениваются. Мы знаем эпохи, когда обесценивались даже золото и серебро. Но всё же принципиальный вопрос — это какие ресурсы и как распределяются с помощью государственных расходов. И вот уже эти ресурсы всегда ограничены (в чём вообще и состоит суть экономики как науки о работе с ограниченными ресурсами), они в самом деле имеют свойство кончаться.
Люди, кадровый резерв и для войны, и для производства — тоже ресурс, причем в высшей степени ограниченный. Времена, когда подобно российскому офицеру XVIII века можно было исходить из того, что «бабы новых нарожают», давно ушли в прошлое. Но не меньше проблем во время военных действий возникает с другими ресурсами — металлом, топливом, электроэнергией, пропускной способностью железных дорог, оборудованием, имеющим свойство устаревать и изнашиваться, и т. д. От того, как все эти средства распределены, в значительной степени зависит результат военной кампании.
Известный советский экономист Ю. В. Яременко, развивая концепцию многоуровневой экономики, обратил внимание на то, что существует и различие по качеству ресурсов. Как металл может быть хорошим и не очень, так и специалисты бывают высококлассные и не очень компетентные. В СССР военно-промышленный комплекс в неограниченном объёме забирал все лучшие ресурсы. Остальные сектора экономики вынуждены были компенсировать недостаток качества количеством. И чем ниже была приоритетность отрасли, тем хуже обстояло дело.
Если вернуться к вопросу о трудовых ресурсах, то обнаруживается, что мирное производство при таком подходе начинает испытывать хронический кадровый голод, даже если людей вроде бы достаточно. Ведь лучшие специалисты нужны именно там, где ресурсов не хватает, и они своим умом, талантом и опытом могут исправить положение, придумать, как выкрутиться, изобрести что-то новое. Но выходит всё наоборот. Лучшие технические умы уже сконцентрированы в ВПК, остальные отрасли на голодном пайке.
Беда в том, что нарастающий кризис гражданского производства начинает сказываться на экономике в целом, распространяясь снизу вверх. В конце концов работникам ВПК тоже нужно покупать одежду и яйца, водить детей в детсады и школы, лечиться в поликлиниках и т. п. Руководство страны осознаёт проблему, но вот тут-то и возникают трудности с деньгами. Причём в российской рыночно-капиталистической экономике они оказываются ещё большими, чем в административно-плановой экономике СССР.
Как уже говорилось, либеральные экономисты, в том числе те, что работают в правительстве, видят любую проблему как проблему денег и решают соответственно. В «нормальных» условиях это более или менее работает, но не в условиях кризисов. Ведь кризисные ситуации тем отличаются, что привычные методы не только не дают ожидаемого эффекта, но часто ещё и усугубляют положение. Специфика же нынешнего кризиса в том, что хозяйственные власти озабочены (в полном соответствии с доктриной финансового управления) не только тем, чтобы с помощью вливания дополнительных денежных средств покрыть объективный дефицит ресурсов, который всё равно не исчезнет, но и стремятся поддержать устойчивость 2025 финансирование приоритетных отраслей и проектов сочетается с жёсткой экономией и ещё более жёсткой фискальной политикой в попытке сдержать рост цен и сбалансировать бюджет. Основным результатом такого подхода является усиление диспропорций в хозяйстве и обществе.
Альтернативная либеральной классике современная теория денег (Modern Monetary Theory — MMT) гораздо более снисходительно относится к печатанию денег, не отмечая большой катастрофы в увеличении бюджетного дефицита, к концу 2025 года уже превысившего четыре триллиона рублей. Но важный нюанс состоит в том, что теоретики MMT предлагают направлять дополнительные деньги туда, где есть невостребованные ресурсы, которые благодаря госфинансированию можно ввести в оборот. Например, если у вас есть месторождение, но нет инвесторов. Или есть много безработных, которых можно занять общественно полезным трудом. В нашей же ситуации всё обстоит с точностью до наоборот. Центральный банк и Минфин бросают деньги не туда, где есть ресурсный потенциал, а туда, где доступных ресурсов уже нет. И от увеличения финансирования они не появятся. Металл сам себя не выплавит, а солдаты не вырастут из-под земли, даже если её всю засеять зубами дракона, как сделали герои античного мифа.
К тому же есть ещё один ограниченный ресурс — время. Это только у Бога оно бесконечно, да и то при условии, что он существует. А у смертных время ресурс не только ограниченный, но и невозобновляемый. Иными словами, из-за сделанных ранее ошибок и упущенных возможностей, его часто уже невозможно наверстать. Весной и летом 2024, когда казалось, что отечественная экономика неплохо справляется и с санкциями, и с нагрузкой, вызванной военными расходами, можно было принять меры по рационированию ресурсов, чтобы защитить гражданский сектор от дефицита, а финансовую систему от стихийного роста цен. Но зачем, если в принципе тогда всё и так обстояло неплохо. И если бы, как ожидали многие, мирное соглашение было достигнуто в период между осенью 2024 и весной 2025, временные трудности, скорее всего, не переросли бы в полноценный кризис. Но этот момент уже в прошлом. Ресурсный голод обострился, приняв для власти форму критического дефицита денег. Дальнейшее наращивание финансирования приоритетных отраслей и программ приведёт лишь к дальнейшему росту диспропорций и окончательному разбалансированию денежной системы, а также к усугублению социального кризиса, когда целые отрасли экономики и социальные группы, оказавшиеся на голодном пайке, не смогут обеспечить даже минимально необходимый уровень инвестиций для собственного воспроизводства.
Эта ситуация прекрасно осознаётся властями, а потому миролюбие правящих кругов усиливается строго пропорционально нарастанию кризиса. Но проблема не только в том, что нарастание кризиса неминуемо потребует обратного перераспределения ресурсов к гражданским отраслям, но и в том, что возникают политические и идеологические вопросы, от которых можно отмахиваться до тех пор, пока продолжаются военные действия. К тому же, обратное перераспределение будет сопряжено с принятием целого ряда непростых решений. Оно может быть проведено рыночными или административными методами, эффективно или не очень, – но в любом случае оно уже несовместимо с наращиванием военных усилий. И даже если все будет сделано грамотно, возникновение многочисленных трудностей и конфликтов по ходу дела неизбежно. Понимание этого власть имущими тоже способствует стремлению на какое-то время оставить все, как есть, не делая необратимых шагов. Только вот откладывание решений на неопределенное будущее не только не облегчает выбор, но и усугубляет существующие проблемы.
В конечном счёте властям придётся принимать именно политические решения. Тут, пожалуй, мы можем поставить точку.
