Российские чиновники искренне удивлены реакцией официального Запада — такой ярости и единодушия в осуждении они не ждали. Европейские политики рвут и мечут. “Большая пресса” рассказывает читателям страшные истории про российскую агрессию против Украины. Телевидение показывает зрителям интервью киевских министров и депутатов, слезно умоляющих Европу спасти их страну от свирепого медведя.
Репутация у путинской России на Западе и вправду не ахти. Пожалуй, даже хуже, чем у брежневского СССР. Но то, что мы наблюдаем сегодня, и вправду выходит за рамки привычного. Не было такого ни во время “Холодной войны”, ни во время чеченского конфликта или российско-грузинского столкновения. А уж про расстрел Ельциным парламента в Москве можно и не вспоминать: тогда либеральный Запад аплодировал.
В Москве ждали критики после присоединения Крыма, но с тех пор прошло уже больше месяца, кремлевские правители ничего нового не делали, каждый день по нескольку раз повторяли как мантру слова об уважении к территориальной целостности Ураины, о том, что не собираются больше никого присоединять, призывали Запад выработать совместный подход к кризису… Но критика не смолкала. И чем более нелепые заявления звучали из уст представителей нынешней киевской власти, тем более активно и радостно их подхватывали. Лишь после подписания Женевского соглашения 17 апреля между Украиной, Россией и Западом наступило некоторое смягчение: европейские чиновники вдруг обнаружили, что на Украине “приходится иметь дело с группировками, которые не прислушиваются ни к Киеву, ни к Москве”, и признали, что “ясные доказательства” вмешательства Москвы “у нас отсутствуют”. Но тут же на всякий случай предупредили, что если российские власти не будут себя хорошо вести: “может, завтра будут такие доказательства”.
Аргументы Кремля в этом споре не срабатывают и не могут сработать просто потому, что западных политиков в данный момент не так уж сильно интересует, что думает или делает официальная Россия. Они прекрасно знают, что никакого российского вторжения нет, но именно это и является главной международной проблемой. Признать это — значит признать, что киевское правительство вступило в войну с собственным народом. Говорить про Донецкую народную республику как самостоятельное политическое явление нельзя, потому что в таком случае пришлось бы ставить вопрос о причинах народного протеста и его требованиях. Рассказ об агентах Кремля и вездесущих, но так нигде и не обнаруженных российских войсках, которые оккупировали чуть ли не половину Украины, не только не сделав ни единого выстрела, но даже и не появившись на её территории, играет в пропаганде против Донецкой республики ровно ту же роль, которую истории о деньгах германского Генштаба и немецких шпионах в антибольшевистской пропаганде 1917 года.
И дело здесь не столько даже в стремлении дискредитировать оппонентов действующей власти, изобразив их предателями своей страны, сколько в стремлении скрыть классовый смысл развернувшегося движения, его социальную основу. Этот полубессознательный страх, охватывающий либеральную публику — от интеллектуалов и политиков до благопристойных и почти прогрессивных буржуа, — заставляет их верить любому очевидному бреду, повторять совершенно серьезно откровенную и беспрецедентную чушь, лишь бы не заговорить и не задуматься всерьез о классовой борьбе. Не той, что описана в умных книгах и показана в хорошем авангардном кино, а той, что происходит в реальной жизни, становясь фактом практической политики.
Новая киевская власть повторяет в адрес антимайданов Юго-Востока все те же обвинения и конспирологические теории, которые всего несколько месяцев назад пропаганда Януковича использовала, говоря про сам Майдан. Только всё это теперь воспроизводится в десятикратном, стократном масштабе, приобретая совсем уже гротескную форму.
Сходство между Майданом и Анти-Майданом действительно существует. Иностранные деньги, конечно, были и там и тут, в первом случае американские и западноевропейские, во втором российские (хотя, скорее всего, российские деньги как раз были и там, и тут). Было и внешнее влияние, другое дело, что Запад потратил не только многократно больше денег, но и вложил их куда более эффективно и разумно. Но точно так же как победа Майдана в феврале не была и не могла быть результатом работы политтехнологий Запада, так и успешное восстание сотен тысяч, а может быть уже и миллионов людей на Востоке Украины никоим образом не может быть объяснено вмешательством России.
Гораздо важнее, однако, не сходство, а именно противоположность этих двух движений. Различие это даже не в идеологиях, хотя сравнить доминирующие лозунги более чем стоит — фашистские кричалки на Майдане, “Интернационал” и социальные требования, звучащие в Донецке. Сами эти идеологические различия в конечном счете отражают фундаментальное различие социальной природы, классовой основы двух движений. Конечно, восстание Юго-Востока является не только отрицанием, но и порождением, продолжением Майдана, так же как Октябрь 1917 года был одновременно порождением, продолжением и отрицанием Февраля. Стихия революционного кризиса, раз вышедшая из-под контроля, вовлекла в свою орбиту новые слои общества, новые группы и классы, ранее не участвовавшие в политике.
До недавнего времени политическая борьба была привилегией “активного общества”, состоявшего из либеральной интеллигенции и столичного среднего класса, на подмогу которому можно было всегда вызвать некоторое количество пассионарных маргиналов, прежде всего из числа безработной молодежи с Западной Украины. Политика как бизнес для профессионалов или развлечение для среднего класса — вот представление о демократии, которое разделяли, пусть и негласно, со своими либеральными коллегами и многие левые. Основной массе трудящихся (не только на Юго-Востоке, но и в самом Киеве) отводилась в этой пьесе роль в лучшем случае электората или пассивных зрителей, а в худшем — подопытных кроликов. Мысль о том, что эти массы молчаливых и по видимости аполитичных людей, обывателей, озабоченных каждодневной борьбой за выживание, могут принять активное и самостоятельное участие в событиях, не только не укладывалась в мозгу либеральной интеллигенции и политической элиты любого политического направления, но даже сегодня воспринимается ими как нечто невозможное, как запредельный кошмар.
“Восстание гопников”
Весной 2014 года произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Это началось даже не на Украине, а в Боснии, где вопреки всем традиционным раскладам толпы обозленных рабочих и безработных вышли на улицу против сложившейся системы, объединившись под едиными лозунгами и сломав традиционные политические схемы, основанные на разделении общества по этно-религиозным группам.
Волнения, прокатившиеся по городам восточной и южной Украины, как и выступления, прошедшие в Боснии, резко изменили социологию политической жизни. На первый план вышли массы — со своими требованиями, интересами, надеждами, иллюзиями и предрассудками. Они были категорически не похожи на романтических героев из книг для юношества, их классовое сознание находилось на зачаточном уровне, но раз начав действовать, они обречены были учиться и постигать науку социальной борьбы.
Надо признать, что и опыт киевского Майдана не прошел зря. Взбунтовавшись против власти Киева, жители украинского Юго-Востока использовали те же методы, с помощью которых праворадикалы навязывали свою волю предыдущей власти. Уличные митинги быстро перешли в захват административных зданий. Но не ограничившись взятием здания областной администрации (ОГА), активисты в Донецке и Луганске провозгласили создание собственных народных республик. И если народная республика в Луганске к середине апреля всё ещё оставалась скорее лозунгом массового движения, то в Донецке она довольно быстро стала приобретать черты альтернативной власти. Этому способствовал захват местных отделений милиции и других государственных учреждений. Некоторые захваты совершались бунутющей толпой, но во многих случаях действовали и дисциплинированные вооруженные группы — бывшие сотрудники “Беркута” и других силовых ведомств Украины, уволенные новым киевским правительством, либо дезертировавшие (некоторые подразделения ушли со службы практически в полном составе, прихватив с собой вооружение и аммуницию). Пропаганда официального Киева отреагировала, назвав бывших сотрудников собственных силовых структур российским спецназом, однако для пророссийски настроенного населения украинского Юго-Востока подобные заявления выглядели не дискредитацией восстания, а скорее его рекламой. Чем больше в Киеве говорили о прямом вмешательстве и даже “оккупации” региона Россией, тем больше людей на местах присоединялось к протесту.
Карикатура. © twitter.com/Prof_dhistoire
Однако главным спусковым механизмом восстания были всё же не пророссийские симпатии местных жителей и даже не декларированное правителями Киева намерение отменить закон, дававший русскому статус “регионального языка”. Юго-Восток долго копил недовольство, и всё же последней каплей стало резкое обострение экономического кризиса, последовавшее за сменой правительства в Киеве. После того, как подписав соглашение с Международным валютным фондом, власти резко подняли цены на газ и лекарства, социальный взрыв был неминуем. На западе страны и в столице растущее возмущение некоторое время удавалось сдерживать националистической риторикой и антирусской пропагандой, но по отношению к жителям Востока этот метод давал обратный эффект. Пытаясь потушить пожар на Западе, власти подливали масла в огонь на Востоке.
“Мне трудно поверить в эту перемену в своих соотечественниках, — писал на украинском сайте “Лiва” житель Горловки Егор Воронов. — Еще полгода назад они были простыми обывателями, смотрели телевизор и жаловались на плохие дороги и работу ЖЭКов. Теперь это бойцы. За пару часов пребывания в стенах ОГА я не встретил ни одного приезжего из России. Мариуполь, Горловка, Дзержинск, Артемовск, Красноармейск. Рядом со мной стояли обычные жители Донбасса — все те, с кем мы каждый день ездим в маршрутке, стоим в очереди, ругаемся за незакрытую дверь в подъезд. Не киевский средний класс, отгороженный от народа своим особым «достатком», а простые служащие и рабочие. И, безусловно, здесь много безработных. Всех тех, кого «попросили» за последние полтора месяца с их крохотных зарплат в частных конторках и госпредприятиях. И это еще один вывод –—чем больше сегодня будет сокращено или ущемлено в заработной плате жителей Донбасса, тем большее количество протестующих на Востоке получит Киев”.
Люди, выступившие против власти в Донецке, Луганске и многих других городах Украины, не обладали ни политическими знаниями, ни даже ясной программой действий. Путаница в их лозунгах, использование одновременно религиозных и советских или революционных символов, всё это, несомненно, должно оскорбить строгого ценителя пролетарской идеологии. Но беда в том, что сами идеологи оказались так неизмеримо далеко от массы, что не могли и не собирались не только вносить в их ряды “правильное сознание”, но хотя бы помочь разобраться в текущих политических вопросах. В то время, как движение стихийно и не без труда нащупывало свою политическую дорогу, обобщенно формулируя настроение антиолигархического и социального протеста, левые, за исключением небольшого числа активистов в Донецке и Харькове, были заняты абстрактными дискуссиями на просторах интернета.
Вполне предсказуемо, либеральная интеллигенция, как украинская, так и российская, отреагировала на протесты низов взрывом ненависти и презрения. Вышедшим на улицы рабочим досталось множество злобных кличек. Их обзывали “люмпенами”, “быдлом”, “гопниками” и, что особенно забавно, “ватниками”. Хотя вообще-то карикатурная фигура “ватника”, перерисованного с американского мультяшного героя Губки Боба, подразумевала как раз существо неизменно лояльное по отношению к государственной власти и тотально зависимое от правительственной пропаганды. В этом плане “ватниками” на Украине следовало бы считать как раз интеллектуалов, некритически воспроизводящих любые, даже самые абсурдные пропагандистские версии нового правительства.
Надо заметить, что в состязании вранья, стихийно развернувшемся между пропагандистскими службами Москвы и Киева, пальму первенства явно заслужили именно украинские коллеги. Не то, что бы в России врали меньше, но киевляне врали азартнее, изобретательнее и уже безо всякой оглядки на реальность, не задумываясь даже о том, как показываемая ими телекартинка соотносится с комментарием (чего стоят только пафосные рассказы о бронетехнике, героически отбивающейся от толпы российских спецназовцев, которые пытаются насильно кормить оголодавших солдат вареньем и домашними консервами).
То, что либеральная интеллигенция воспринимает донецкий, да и любой другой народ как врагов и угрозу своему пониманию “прогресса”, закономерно и не удивительно. Гораздо более интересно понять, почему вместе с либералами выступила и некоторая часть левых по обе стороны границы. Причем, если украинские либеральные левые по мере развития событий хотя бы корректировали свои взгляды и делали оговорки по поводу справедливости некоторых требований Донбасса (о чем можно судить по материалам киевской конференции “Левые и Майдан”), то их российские и западные единомышленники заняли совершенно непримиримую позицию, полностью солидаризируясь с киевским правительством и лидерами Евросоюза. Такие же взгляды высказала и значительная часть “евролевых”, особенно те из них, кто ранее подчеркивал необходимость выдвинуть на передний план темы мультикультурности, толерантности и политкорректности.
Наблюдая за этим, киевский политолог Владимир Ищенко с грустью констатировал: “странное чувство, когда армия уже с народом, а многие левые (анархисты!!!) все еще с властью…”
Легко заметить, что подобное положение дел невозможно объяснить чисто идеологической логикой. Показательно, что нередко люди и группы, пытающиеся возводить свою политическую родословную к мифологизированной и приукрашенной революции 1917 года, против реально происходящей революции на Юго-Востоке Украины применяли те же самые аргументы, что использовались против большевиков их оппонентами немногим менее ста лет назад.
Четверть века господства реакции, политический и моральный крах левого движения (не только на территории бывшего СССР, но и в других странах), многолетние игры в политкорректность и права меньшинств, которые должны были заменить классовую и массовую политику, всё это, конечно, не прошло даром. В плане общественного сознания мы оказались отброшены на полтора столетия назад. В том числе, кстати, и по вине интеллигенции, которая давно забыла свою народническую миссию и занималась изощренными культурно-идеологическими играми вместо того, чтобы работать с массами и для масс.
Но именно поэтому движение в Донецке со всеми его противоречиями и даже нелепостями, вроде иконок и триколоров, соседствовавших с красным знаменем, очень хорошо отражало как раз ту стадию развития, с которого рабочие выступления начинались в позапрошлом столетии, а Донецкая Республика, если к ней приглядеться внимательно, больше всего напоминала те стихийные политические формирования, которые создавали трудящиеся “до пришествия исторического материализма”.
Перед нами реальный рабочий класс — грубый, неполиткорректный, с путаницей в голове. Если вам не нравится его теперешнее идеологическое и культурное состояние — идите и работайте с массами. Благо, никто не мешает выходить к этой толпе с красными флагами и социалистическими листовками (в отличие от Майдана, где флаги рвали, а левых агитаторов избивали и выбрасывали с площади).
Пророссийская демонстрация в Харькове. © Reuters Images
Будущее Донецкой республики остается открытым, но именно в этом состоит грандиозный исторический шанс, чего и в помине не было во время Майдана, лидеры которого не всегда могли держать под контролем толпу, зато жестко и эффективно контролировали политическую повестку дня. Напротив, Донецкая республика формирует свою повестку дня снизу, буквально на ходу, под влиянием общественных настроений и по ходу развития событий. Эта республика и государством в строгом смысле слова не является — скорее, это объединение различных сообществ, по большей части самоорганизованных. В сущности, идеальное воплощение анархистского представления о революционном порядке — другое дело, что сами анархисты от этого открещиваются, предпочитая воспроизводить государственно-патриотическую риторику новых киевских правителей.
Нетрудно догадаться, что самоорганизация Донецкой республики срабатывает относительно хорошо именно потому, что остатки старого административного аппарата как ни в чем не бывало продолжают текущую работу, а все вопросы управления в конечном счете сводятся к организации обороны. Но так ли сильно отличается это от Парижской Коммуны (не придуманной, идеализированной и романтизированной, а той, что существовала в реальности?). Если народная республика в Донецке проживет ещё некоторое время, она неизбежно будет меняться. И далеко не обязательно в лучшую сторону. Но огромный потенциал самоорганизации масс она уже продемонстрировала, приняв свой первый бой. Безоружные люди сумели остановить и разагитировать части украинской армии, сорвав начатую Киевом “антитеррористическую операцию”. Это мирное сопротивление не только войдет в историю, но и станет важной частью коллективного социального опыта украинских и российских трудящихся.
Катастрофа среднего класса
События в Киеве, начавшиеся зимой 2013 года, вполне можно было квалифицировать как очередное “восстание среднего класса”. Эти восстания прокатились, если считать с начала нового века, буквально по всему миру — от Соединенных Штатов до Бразилии и Арабских стран. Не были исключением и Россия с Украиной. Однако несмотря на целый рад общих черт, далеко не всегда политическая повестка дня была схожей. Общие демократические лозунги в одних случаях соединялись с требованием прогрессивных социальных реформ в интересах большинства населения, а в других были смешаны с самым примитивным групповым эгоизмом, фактически превращавшим демократическую риторику в прикрытие откровенно антидемократической по сути программы.
Подобный разброс не случаен. В силу своего промежуточного и крайне неустойчивого положения в современном обществе, средний класс идейно и политически тоже крайне неустойчив, его может “качнуть” и влево, и вправо. Однако не случайно и то, что в странах “центра” протест среднего класса чаще оказывается прогрессивным, тогда как на периферии — наоборот. Чем более массовым является средний класс, тем больше он осознает свое положение как наемных работников, тем меньше иллюзий относительно своего положения, своих достоинств и перспектив он имеет. Напротив, более узкие средние слои в странах периферии и полупериферии чаще склонны поддаваться элитаристским иллюзиям и видеть угрозу для своего положения не в проведении неолиберальных реформ, а в претензиях обделенных и непременно “отсталых” низов на бОльшую долю пирога. При этом самооценка среднего класса, его представления о собственных возможностях и перспективах нередко представляют собой набор самых невероятных иллюзий и мифов. И чем более периферийной является экономика страны, тем более чудовищными оказываются эти воззрения.
Разумеется, это лечится. При наличии сильной гражданской традиции и левого движения в стране может быть выработан проект радикальной демократической модернизации, который даже при подобных обстоятельствах увлечет за собой часть среднего класса, как это случилось, например, в Венесуэле. Но как только подобный проект столкнется с трудностями или забуксует, мы увидим, как часть среднего класса резко сворачивает вправо.
Парадокс в том, что основная часть интеллигентского левого движения, давно уже не связанного с рабочими, а являющаяся плотью от плоти среднего класса, склонна колебаться вместе со своей социальной базой. В самой по себе связи левых со средним классом нет ещё большой беды, учитывая то, что социальная структура современного общества уже далеко не такова, как во времена Маркса. Однако задача левых состоит в том, чтобы работать на формирование широкого социального блока, объединяющего средний класс с большинством общества, прежде всего — с рабочим классом. В противном случае политическая повестка среднего класса становится реакционна. И левые, обслуживающие эту повестку дня, оказываются не просто заблудившимися и запутавшимися товарищами, а объективно (и не только объективно) работают на интересы реакции. От которой пострадает в конечном итоге и сам средний класс.
Именно это случилось на Украине. Вернее, в Киеве.
Заложники Майдана
Наблюдая за происходящим, идеологи просвещенного среднего класса не могли не видеть откровенной гегемонии правых, не могли не понимать, куда направлен политический вектор движения. Но ограничивались совершенно обывательскими отговорками по поводу того, что на Майдане были “не только фашисты и бандеровцы”. Как будто речь шла о составе толпы, а не о том, кто в этой толпе верховодил, осуществлял идейную и политическую гегемонию.
На самом деле, если бы толпа в Киеве состояла из одних лишь убежденных фашистов, это было бы не так страшно. Даже среди бойцов бандеровских сотен не все были убежденными фашистами и националистами. Фашистами не рождаются, так же, как и коммунистами, социалистами и, вы не поверите, либералами. Но эти мальчики, пройдя соответствующую социализацию, побыв в этих сотнях, приняв участие в их деятельности, как раз и становятся настоящими фашистами. Реальной угрозой для демократии Майдан стал именно потому, что ультраправым удалось повести за собой массы обывателей столичного среднего класса, студенческую молодежь, часть интеллигенции. И лево-либеральные интеллектуалы, которые, прекрасно видя, из чего и кем изготовлен идеологический коктейль Майдана, примкнули к нему, вместо того чтобы выступить против него, несут прямую ответственность не только за политические последствия произошедшего, но и за личную судьбу многих людей, которых они вовлекли в это движение.
Люди поют гимн Украины во время демонстрации в поддержку новых властей Украины в Луганске. © IMITAR DILKOFF/AFP/Getty Images
Поддерживая этот процесс, они отдавали обывателя в идеологическую обработку, позволяли (и помогали) превращать его в “человеческий материал”, ресурс для реализации повестки дня правых (ибо другой на Майдане не было и не могло быть в условиях вполне однозначной гегемонии реакционных сил), создавали психологическую и культурную атмосферу, благоприятствующую новой волне антисоциальных реформ, запланированных политическими лидерами украинской оппозиции.
Конечно, выступить против Майдана на фоне общей эйфории, противостоять информационному давлению и консервативно-националистической гегемонии было трудно, а порой и опасно. Ведь физическое насилие против инакомыслящих майдановцы начали применять ещё до того, как власть оказалась в их руках.
Когда спустя полтора месяца после событий в Киеве на улицы украинских городов вышли другие люди, совсем непохожие на столичный средний класс, настроение и стиль речи интеллектуалов резко изменились. Интеллектуальные критики Донецкой республики подбирают улики с настойчивостью и мелочностью провинциального прокурора, которому доверили явно разваливающееся дело. Майдану прощали агрессивное насилие, коктейли Молотова, которые бросали не в бронетехнику, а прямо в людей, солдат-срочников, поставленных правительством в оцепление, Донецкую республику осуждают за попытки остановить танки голыми руками, без стрельбы и без оружия. По отношению к Донецкой республике “каждое лыко в строку”. Разумеется, многое в восточноукраинских протестах противоречит нашим представлениям о “правильной” революционной эстетике, но почему те же самые люди при, казалось бы, сходных обстоятельствах, были и продолжают быть столь снисходительны к эстетике Майдана? Почему там они прощали и портреты Бандеры, и “флаги иностранного государства” (Евросоюза), и нацистскую символику, и расистские лозунги, а главное — откровенно антисоциальную, реакционную и антидемократическую повестку дня официальных лидеров движения?
Несомненно, двойные стандарты являются нормой для пропаганды, но мы здесь имеем дело не с журналистами государственных телеканалов, а с интеллектуалами, гордящимися своей независимостью и критическим мышлением.
Казалось бы, протест украинского Юго-Востока дает вам всё, о чем вы, если верить вашим словам и книгам, много лет мечтали. Разве ненасильственное сопротивление, останавливающее военную машину государства, не должно восхищать “зеленых” и анархистов? Разве стихийно организуемые группы на местах не являются идеалом проповедников спонтанности и самоуправления? И почему появление на улицах массы рабочих не соответствует пророчествам и призывам марксистов? Почему же вы, левые интеллектуалы, не ликуете? Почему присоединяетесь к хору фашистов и погромщиков, призывающих к кровавой расправе над бунтовщиками, или, в лучшем случае, стыдливо отмалчиваетесь?
Здесь, в полном соответствии с учением доктора Фрейда, мы видим не столько идеологическую непоследовательность, сколько бессознательный страх. Нападают на Донецкую республику не только даже потому, что хотят её осудить, сколько потому что надеются оправдать себя, доказать самим себе, что не было никакой ошибки, а главное — никакой вины в поддержке националистов на Майдане. Вся интеллектуальная изощренность, вся острота ума пошла на то, чтобы придумать аргументы для оправдания крайне правых или своего сотрудничества с ними.
Некритическая поддержка Майдана интеллектуалами страшна даже не тем, что заставляет принимать нравственно ущербную позицию. Гораздо хуже то, что встав на эти рельсы, с них очень трудно сойти. Такая позиция отрезает не только от масс, поднявшихся на настоящий революционный протест в Юго-Восточной Украине, но и от множества сторонников и активистов Майдана, которые вчера испытывали сомнения, сегодня разочарованы, а завтра сами примкнут к протесту и, быть может, выступят в первых рядах. Потому что обыватель может сравнительно легко и без позора менять взгляды даже на противоположные. Интеллектуал — нет. Обыватель всегда может просто сказать “Меня обманули”. Интеллектуалу придется признать: “Я обманывал”.
Донецк в тени Москвы
Ни для кого не является секретом, что восставшие массы украинского Юго-Востока рассчитывали на поддержку Москвы. Размахивая триколорами и выкрикивая лозунги о любви к России, они искренне надеялись привлечь на свою сторону братское государство. Это надежда объединила и тех, кто мечтал о воссоединении с Россией, и тех, кто добивался федерализации Украины, и тех, кто просто ожидал, что российская мощь защитит жителей региона от репрессий со стороны Киева. Однако официальная Москва с самого начала занимала по отношению к происходящему двойственную позицию. С одной стороны, она недвусмысленно поддерживала движение, которое было направлено против откровенно недружественного правительства в Киеве. С другой стороны, она меньше всего готова была спонсировать народную революцию, даже если бы по её результатам удалось расширить территорию собственного государства. Получить в качестве новых подданных бунтующие, организованные, а зачастую и вооруженные массы, приобретшие навык активной борьбы за свои права, такая перспектива совершенно не улыбалась кремлевским чиновникам, особенно на фоне растущего социально-экономического кризиса в самой России. Революцию иногда экспортируют, но вряд ли кто-то из государственных мужей захочет её импортировать.
Москва никогда не хотела завоевания Украины или её расчленения. Не потому что она была лояльна к интересам соседнего государства, а просто потому что у Кремля вообще не было никакого стратегического плана. Современные российские элиты в принципе неспособны думать стратегически. Ситуация усугублялась двумя обстоятельствами. С одной стороны, необходимо было закрепить результаты, достигнутые в Крыму. Присоединение Крыма к России безусловно было импровизацией, притом не столько со стороны Москвы, сколько со стороны самих крымских элит, оперативно среагировавших на изменившуюся обстановку и использовавших её в своих интересах. Но раз уж так вышло, что Крым присоединили, то главная задача, которая встала перед российской дипломатией, — защитить приобретенное. В том числе и пожертвовав интересами украинского Юго-Востока. С другой стороны, российское общество, в отличие от либеральной интеллигенции, массово поддержало донецких повстанцев, а это ставило Кремль в очень трудное положение. Подогревать подобные настроения значило бы создавать в массах культ сопротивления и бунта. Но и резко изменить курс, отказав восставшим в поддержке, было бы рискованно — патриотические настроения, которые культивировались самой властью, приняли бы протестный характер.
Елкин. © svoboda.org
В такой ситуации политика Кремля не могла не быть двусмысленной и противоречивой. Но своеобразным моментом истины оказались соглашения между Россией, Украиной и Западом, подписанные в Женеве 17 апреля. На первый взгляд всё выглядело очень прилично — призывы к примирению, разоружению и взаимным уступкам. Однако ещё до начала встречи российская сторона отказалась от своего требования об участии в переговорах представителей Юго-Востока Украины. Якобы по “техническим” причинам. Позднее было сказано, что российская делегация представляла в Женеве точку зрения восточноукраинских организаций, в качестве которых были названы Партия регионов и другие олигархические структуры. Донецкая народная республика, единственная сила реально объединяющая людей и контролирующая ситуацию на местах, даже не была упомянута.
Текст итогового документа явно свидетельствовал о том, что Москва не возражает против ликвидации Донецкой республики: «Среди шагов, которые мы призываем осуществить, следующие: все незаконные вооруженные формирования должны быть разоружены, все незаконно занятые здания должны быть возвращены легитимным владельцам, все оккупированные улицы, площади и другие публичные места во всех городах Украины должны быть освобождены. Должна быть осуществлена амнистия всем протестующим — за исключением тех, кто совершил тяжкие преступления».
Непризнание ДНР как политического факта в принципе является главной идеей соглашения и тем консенсусом, который и объединил участников, став реальной основой для соглашения.
Раздел о разоружении “незаконных формирований” написан в трактовке, удобной новым властям Киева. Казалось бы, предполагается разоружение обеих сторон. Но у киевского правительства остаются армия, СБУ и Национальная гвардия. У Донецкой республики никаких вооруженных формирований, кроме “незаконного” ополчения нет. Правда, задним числом Лавров сообщил, что под незаконными формированиями он имел в виду также и Национальную гвардию, но в тексте соглашения об этом ни слова. Украинская сторона и Запад не только будут интерпретировать соглашение иначе, но и будут в этом юридически однозначно правы: Национальная гвардия учреждена официальным решением правительства с согласия Верховной Рады. Что же касается “диких” сотен и той части “Правого сектора”, которая пока через Национальную гвардию не легализована, то разоружить их мечтает само киевское правительство, у которого с ними уже возникли конфликты.
Ещё более важно, однако, требование освободить захваченные здания и убрать баррикады на площадях и улицах. Данный пункт означает, если он будет выполнен, самоликвидацию ДНР и Луганской республики, возвращение на прежние позиции властей, назначенных Киевом. Хотя именно эти назначения и спровоцировали восстание. Киев назначил правителями в юго-восточные области ненавидимых народом олигархов, которые в дополнение к экономической власти получили ещё и политические полномочия.
Показательно, что этот пункт не уравновешен никакими встречными уступками. Например, не сказано об официальной отмене решения Киева по антитеррористической операции на востоке страны, не предложено отвести воинские подразделения в места их постоянной дислокации. Что, кстати, было бы вполне разумно, учитывая явный провал операции и разложение армии.
Короче, Москва подписалась под соглашением, предполагающим капитуляцию восстания в обмен на некое абстрактное обещание начать открытый и “инклюзивный” (новое в русской лексике) конституционный процесс, даже не предполагающий прямых переговоров с восставшими! Естественно, никаких четких обязательств в рамках подготовки этой реформы с представителей украинского правительства не потребовали.
Российские дипломаты так торопились подписать в Женеве соглашение с Киевом, что не потрудились даже потребовать отмены позорного запрета на въезд в Украину взрослых мужчин из РФ. Хотя это прямое и вопиющее нарушение прав человека, противоречащее всем международным нормам, на которое они просто были обязаны бы указать в присутствии представителей Запада.
Официальный Киев тут же воспользовался предоставленными ему возможностями. Премьер Арсений Яценюк обрушился с угрозами на донецких и луганских повстанцев, требуя немедленной сдачи и ссылаясь на женевское соглашение, в рамках которого “Россия была вынуждена осудить экстремизм”.
Арест Константина Долгова, одного из лидеров харьковской левоцентристской коалиции “Народное единство”, атаки “Правого сектора” против блокпостов ДНР, репрессии против активистов, развернувшиеся сразу же после подписания донецких соглашений, подтверждали, что ни о демократическом диалоге, ни о мирном решении вопроса в Киеве не помышляют. И даже если бы правительство Турчинова и Яценюка готово было пойти на уступки, им бы всё равно не позволили сделать это национал-радикалы, без поддержки которых новая власть уже не могла существовать.
Со своей стороны, руководство ДНР сообщило, что оно радо отметить в женевских договоренностях “изменение позиции стран Запада применительно к украинским событиям”, но поскольку представители республики на встречу в Женеву приглашены не были и документ не подписывали, то и не считают себя им связанными.
“Вынуждены констатировать, что наше предупреждение о юридической ничтожности и политической бессмысленности «общеукраинского» диалога без участия законных представителей Востока Украины и Донецкой Народной Республики, к сожалению, полностью оправдалось. Игнорирование воли народа Донбасса привело к закономерному печальному итогу: результаты переговоров нельзя оценить иначе, как набор бессмысленных, малосвязанных и невыполнимых на практике призывов, направленных неизвестно кем, неизвестно кому, подлежащие выполнению в неизвестные сроки и неизвестным образом. В настоящее время они не отражают ни политических реалий, ни новой правовой ситуации, возникшей после провозглашения суверенной Донецкой Народной Республики и на территории ДНР никакой правовой силы не имеют”.
Женевское соглашение выполнено не будет. Да и как вы заставите выполнять подобные договоренности людей, которые только что почувствовали свою силу, людей, от которых убегают танки, мужиков, которые одними лишь матюками останавливают армейские колонны? Народ не сдаст свои позиции просто оттого, что какие-то важные господа в Женеве, не спросив людей на местах, взялись решать их судьбу.
Для тех в Донецке, Луганске, Одессе, Харькове (и даже в Киеве), кто надеялся, будто путинская Россия своим солидарным вмешательством решит все проблемы, произошедшее будет отрезвляющим разочарованием. Но это разочарование пойдет лишь на пользу движению. Революция не только должна опираться на собственные силы, но и имеет уже достаточно сил, чтобы добиться успеха. Тем более, что независимо от позиции Кремля, сочувствие российского общества остается на стороне восставшего народа братской страны.
Что же касается самой России, то правящие круги, похоже, рискуют оказаться в яме, ими же самими тщательно выкопанной. Сдавая позиции в украинском вопросе, они оборачивают против себя те самые патриотические настроения, росту которых на протяжении прошедших месяцев всячески содействовали. Разумеется, тех кто считает Путина безупречным героем или, наоборот, сказочным злодеем, не убедят никакие факты. Но таких людей всё же меньшинство, хоть они и заспамливают своим безумием 70% интернета.
