Невежество – это демоническая сила, и мы опасаемся,
что оно послужит причиной еще многих трагедий.
Карл Маркс.
Я постоянно развлекаю родных и знакомых рассказами о тех нелепостях, которые приходится слышать на занятиях в университете. Поразительно, что эти рассказы развлекают и самих студентов – в промежутках между сессиями. Однажды я заметила: «перлы» все чаще стали выдавать не только «двоечники» и записные лентяи, и даже не скромные «троечники» или старательные, но недалекие «хорошисты». Блистать в невольном остроумии стали самые хорошие и активные студенты. Те, которые посещают все занятия и выполняют задания, занимаются научной работой, стремятся в аспирантуру, мечтают посвятить себя науке и (или) преподаванию и вообще имеют определенные амбиции и стремления.
Первое, что мне пришло в голову, когда я стала размышлять об этой пугающей тенденции, это то, что Пензенская область, в которой я живу и работаю, участвует в эксперименте по ЕГЭ с 2003 года. «Мы – поколение ЕГЭ», – со странной гордостью заявляют мне студенты, когда я немею перед очередным проявлением их невежества. Зная о моей заинтересованности в теме, они с удовольствием (и очень бойко) рассказывают мне об ухищрениях, к которым можно прибегнуть во время сдачи пресловутого единого экзамена. Особенно меня поразило одно: можно написать карандашиком ответы или необходимые сведения на пустых страницах паспорта, он же все время лежит на столе.
Неразумно и неправильно все огрехи системы образования списывать на ЕГЭ, но постараюсь резюмировать, в чем я считаю повинным прежде всего его.
Самая очевидная слабость ЕГЭ – это нивелирование различий между вполне допустимой и даже случайной ошибкой в изложении фактов (имен, дат и цифр) и ошибками, которые демонстрируют полное незнание материала и отсутствие элементарных представлений о существе и логике событий и процессов, о которых идет речь.
Сдают мне заочники зачет по курсу «этнография и демография». Девушка лепечет что-то, на зачет никак не тянущее. Просит задать ей еще вопрос, умоляет «дать шанс». По доброте душевной я спрашиваю, какова численность населения России и как она изменилась за последние 20 лет. Тягостное молчание меня удивляет, я доброжелательно прошу назвать примерную цифру. «Около семисот…тысяч», – лепечет несчастная, глядя на меня умоляющими глазами. Я молча отдаю зачетку. «Ну, а Вы, – спрашиваю следующую претендентку на зачет, – тоже так считаете?» «Что Вы! – возмущение и превосходство в голосе, – в России проживает … свыше 6 миллиардов человек!» Следующей девушке, назвавшей цифру 137 миллионов, я с облегчением поставила зачет. Заметьте, она бы, сдавая ЕГЭ, попала в компанию тех, кто считает, что Россия или размером с провинциальный город или размером с мир.
Конечно, человек, допустивший неточность, но представляющий себе место события в общей логике процесса или явления, опередит, в конце концов, тех, кто не знает ничего, наберет больше баллов. Однако влияние случайности на результат все равно возрастает по сравнению с устным экзаменом. И, главное, значительно реже отбраковываются те, кто допускает чудовищные ошибки. Это влечет за собой то, что акцент в процессе обучения неизбежно смещается с понимания на заучивание, причем совершенно некритическое и часто бессистемное: учить-то нужно много, а фактические вопросы могут задаваться «от винта», принципиальные имена и факты могут быть весьма произвольно перемешаны со второстепенными. Это я знаю и по интернет-тестированию студентов.
Такой подход к обучению порождает еще один недостаток знаний (или еще одну характеристику незнания) студентов: абсолютное непонимание социального и исторического контекста события или явления, о которых они рассказывают, даже порою неплохо. Если какая-то деталь забыта – все, рассказа не получается, потому что контекст, причинно-следственное содержание явления не поняты, знание безвозвратно утеряно. То же самое касается знания в других, негуманитарных областях, в математике, например. Термины и теоремы заучиваются, а не понимаются. Поэтому если какой-то элемент забыт, все остальное не восстановимо. Иногда вместо нужного термина получается какой-то гносеологический монстр, сочетающий в себе неправильно заученные правила с буйством молодого подсознания. «Что такое дискретная функция?» – «Разодранная пополам!»
Такое постоянное принуждение к заучиванию не вполне понятых вещей начисто убивает любопытство, естественное в человеке (вспомните бесконечные детские «почему?»). Студенты редко задают вопросы, еще реже стремятся узнать побольше по тому или иному вопросу (хотя бы «кликнуть» не на одну, а несколько ссылок в Интернете), совсем редко – принимаются системно изучать какую-то тему и почти никогда – критически сравнивать различные точки зрения, пытаясь сформулировать свою.
И уж конечно, такое «кормление знаниями насильно» отбивает всякую охоту к самостоятельному поиску знаний, которая, увы, не развивается частенько в полной мере, даже если человек идет работать в академическую систему. Это, кстати, все заметнее и заметнее сказывается на качестве самой академической среды. Я заметила, что с омоложением преподавательского коллектива постепенно из разговоров между коллегами исчезают теоретические дискуссии, которые я так хорошо помню из своего детства: родители и их коллеги вели их за столом, вызывая неудовольствие бабушки. («Лучше бы пели»). Сейчас мы обсуждаем студентов, учебный процесс, реформы образования, ситуацию в стране, «события недели или дня». Но теорию и методологию – все реже, реже, реже….
Еще одно серьезнейшее следствие ЕГЭ – потеря большинством молодых людей дара речи, понимаемого не как способность произносить слова, а как способность выразить мысль. Сколько раз я буквально выуживала правильный ответ, когда студент его знал, и сколько раз я слышала беспомощное: «Я как собака – все понимаю, а сказать не могу». «Покажите», – иногда говорю я печально.
Нередкий сюжет: студент мучительно морщит лоб, пытаясь что-то вспомнить, наконец, спрашивает: «Можно, я своими словами?» – «Конечно, конечно, а чужими и не нужно». И тут начинается, как правило, такое словотворчество и такой полет мысли, что я теряюсь. Или в меня начинают стрелять обрывками моих же фраз (из лекций), надеясь, наверное, что я сама пойму и додумаю. То же самое происходит с написанием дипломных работ. Уже не только слабые или средние, но и относительно сильные студенты оказываются бессильными перед великим и могучим русским языком настолько, что я даже пару раз задавала вопрос: «А русский для Вас родной язык?». Один раз мне ответили утвердительно, один раз – что дома говорят по-татарски. А разница во владении, точнее, в невладении, русским письменным была невелика.
Еще одна серьезная потеря в качестве образования последних лет – утрата представлений об элементарных логических действиях: о приемах причинно-следственного анализа, принципах классификации, об операциях с множеством и подмножеством и т.п. Трудности с логикой проявляются особенно ярко при анализе результатов социологического исследования. Например: «36% респондентов ответили, что нуждаются в длительном лечении, из них 20% женщин и 16% мужчин», – пишет дипломница. «А остальные?» – спрашиваю я, читая ее выводы. «А остальные не нуждаются в лечении», – бодро отвечает девушка, обрадованная возможностью так быстро и складно ответить. «Из тех, кто нуждается в лечении 20% женщин и 16% – мужчин. А остальные 64% – трансвеститы? Не мышата, не лягушки, а неведомы зверушки?» Непонимание и тоска в прекрасных глазах, которые медленно наполняются слезами. Устыдившись резкости, начинаю объяснять, что ей следовало принять за 100% только тех, кто нуждается в лечении, выясняя, сколько среди них женщин, а сколько – мужчин. Или еще: «7% респондентов признали, что готовы при случае участвовать в акциях протеста против нелегальной миграции, из них 5% мужчин, 2% женщин, 7% – люди в возрасте до 25 лет»…
Я совершенно не считаю своих студентов глупыми людьми. И мне есть, чему у них поучиться. Они бывают очень информированы о практической стороне жизни, в этом случае, кстати, у них и речь налаживается. Проскакивают неправильные ударения, типичные ошибки в произношении слов, но в целом говорят, «словно реченька журчат», о том, что имеет непосредственную связь с их социальным опытом, потребностями и жизненными планами. То, что они слушают в школе и вузе, читают в учебниках и монографиях, ничего общего в их представлении с их жизнью не имеет. В этом странном мире книг, терминов, фактов и теорем для них нет логики и смысла, а потому – либо учи наизусть, либо ищи способы списать. Технический прогресс и здесь может быть на руку.
Однако перестану обвинять во всем ЕГЭ и перейду к более серьезным причинам надвигающейся гибели нашей системы образования. Прежде всего, это обеднение культурно-информационной среды, точнее, ее засорение. Личный опыт молодого человека объективно ограничен, молодой человек финансово несвободен, стратегические решения какое-то время принимают за него родители. Конечно, сейчас возможностей для самообразования и путешествий, для выбора альтернативных вариантов жизни больше, а не меньше, чем в пору моей молодости. А вот желания, а порой и материальных возможностей для такого выбора меньше. Да, есть канал «Культура», образовательные сайты, множество хороших книг в продаже, возможность относительно дешевых путешествий и т.п. Это так. Но только кроме «Культуры» есть еще куча каналов, которые сеют «неразумное, недоброе и сиюминутное», причем в красивой и понятной, а потому крайне опасной для неготового к критическому анализу ума упаковке. Яркая картинка, энергичный слоган – и готово дело. Человек думает, что он знает и идет себе дальше. А он не просто не знает, он «знает» неправильно и уже не желает знать. И с сайтами такая же ситуация. Наиболее популярное использование компьютера молодыми людьми – игры и развлечения, из информации их больше всего интересует жизнь звезд. Это сами же мои студенты-социологи и выяснили. Что до путешествий… Да, некоторые этой возможностью пользуются, и это всегда положительно сказывается на когнитивных способностях. Только мои студенты, например, в большинстве своем из небогатых семей, многие из них и моря-то никогда не видели.
Еще один фактор, который препятствует любым положительным результатам любой реформы образования – постепенная, но неуклонная потеря значимости образованности и знаний и как средства достижения жизненных целей, и как особой самостоятельной жизненной ценности. Да, без высшего образования трудно найти работу. Без диплома о высшем образовании, подчеркну, но отнюдь не без знаний. А потребность в образованности вместо формального образования формируется в обществе тогда, когда формируется потребность в подлинном развитии во всех сферах и во всех регионах. Само по себе провозглашение курса на модернизацию, создание одного или десяти Сколково не означает, что такая потребность в обществе сложилась, что она устойчива и может радикально изменить мотивацию субъектов в системе образования, переориентировать их с формы на содержание, с фразы на сущность, с заучивания на понимание. Заметим, всех субъектов, не только тех, кто учится, а и тех, кто учит. Тогда постепенно укореняется стиль преподавания, адекватный складывающейся аудитории и тем формальным требованиям, которые предъявляются к преподавателям и вузам в результате реформ.
В противном же случае (что мы сегодня и наблюдаем) формируется совсем иной, убогий стиль образования. Этот стиль воспроизводится и распространяется вместе с тем как постепенно преподавать приходят те, кто называет себя поколением ЕГЭ (пока в областях «эксперимента», но скоро и везде). И если я иногда кажусь себе балетмейстером, который в сельском клубе учит сельчан (преимущественно хромых) классическому балету, то некоторые из этих сельчан скоро будут учить других. И если у хромых учителей еще будут представления о том, что такое настоящий балет, то их ученики будут представлять его себе значительно хуже, а ученики учеников и вовсе подволакивание ноги будут считать за особый стиль в балете. Мы запустили механизм воспроизводства невежества, и так просто его не остановить. Бакалавры, федеральные и национальные вузы, интернет-зачеты и экзамены, рейтинги вузов и преподавателей – все эти меры в нынешней ситуации будут только убыстрять процесс деградации системы образования, процесс воспроизводства невежества. Поскольку из системы постепенно уходит сверхзадача – накопление и передача системы осознаваемых знаний – а субъекты в системе образования теряют главное для процесса познания свойство – любопытство, стремление (и умение) к самостоятельному и критическому поиску знаний.
ЕГЭ, по сути, стал своего рода «контрольным выстрелом» в голову советской системы образования, эффективность и качество которой страдали уже давно. Но продолжение сегодняшних реформ не будет способствовать созданию новой системы образования – ни хорошей, ни плохой. Скорее, будет создана система тотальной необразованности, которая постепенно начнет сходить за систему образования. Будут, конечно, и школы-, и вузы-исключения, только и там ситуация будет ухудшаться, им не будет хватать «элитных» учителей и абитуриентов, придется обычных брать.
По поводу разрушения системы образования часто говорят, что, мол, это очень выгодно государству, так как необразованным народом легче управлять. Конечно, отсутствие адекватных представлений о мире мешает человеку в этом мире ориентироваться, делает его несвободным и, следовательно, покорным более или менее сильной и последовательной воле. Но! Искореняя знания, образованность и вольнодумство, государство избавляет граждан и от ответственности, компетентности, инициативы. Такое государство не может рассчитывать на самоуправление, в нем необходимы постоянная ручная наладка и ручная же починка.
Кроме того, кто сказал, что невежды бессильны? Это когда их мало и они разобщены. И кто сказал, что государство, воспроизводя невежество, оставит возможность для подготовки образованных и компетентных правителей?
Анна Очкина
