Шум, вой, скрежет, красно-зеленый свет, железные решетки и крики людей: «Мы имеем право знать!». Начиная буквально с гардероба зрители погружаются в атмосферу приближающейся глобальной катастрофы. Спектакль «Норманск» — это масштабная театральная конструкция, охватывающая собой здание Центра имени Вс. Мейерхольда со всеми его лестничными пролетами и разнообразными помещениями. Герои антиутопии братьев Стругацких «Гадкие лебеди» живут в своем маленьком, душном мире, кишащем опасными, невидимыми глазу насекомыми, и зрители также становятся частью этого пространства, его немыми декорациями.
Обычно в театрах перед началом спектакля просят выключить телефоны, в «Норманске» со зрителями обходятся строже. Каждого ставят перед фактом правил игры, а нарушителей обещают немедленно выводить из помещения. «Не говорить, не вступать во взаимодействие с персонажами и не снимать шляпы с москитной сеткой!» Взамен даруется свобода перемещения по шести этажам, а карта, выданная девушкой в белом халате, поможет сориентироваться в этом сложном лабиринте.
С этого момента уже трудно говорить о едином спектакле, так как у каждого зрителя выстраивается своя собственная картина происходящего. Кто-то захочет для начала пройтись по всем помещениям, задерживаясь на интересных сценах и рассматривая с удивлением раскачивающихся на перилах, застывших в оконных пролетах мокрецов. Не иначе как ожившие мумии в очках (художник-куратор Галя Солодовников), которые иногда касаются ног проходящей мимо публики, или пытаются заглянуть в глаза, скрытые под москитной маской. Кому-то может показаться более интересным вариант успеть просмотреть ключевые эпизоды спектакля. Для этого достаточно лишь определиться с главными героями, а затем следовать за ними, распутывая цепочку сюжета и представляя себя сыщиком.
/ facebook.com/meyerhold
Всего задействовано около 70 актеров из репертуарных и независимых театров, а также учащиеся детской студии. При этом над самим спектаклем работали люди самых различных профессий, есть даже свой архитектор. Режиссер «Норманска» Юрий Квятковский, пытающийся искать новый театр на пересечении границ самых разных видов искусств, признается в интервью, что даже существование спектакля-«бродилки» пока еще остается во вполне традиционных рамках. Ведь зритель по-прежнему лишен права голоса. Но отрыв от театрального кресла уже стал массовым процессом. Зародившийся в Европе променад-театр или театр-экскурсия становится все более популярным и в России. Десять лет назад таким же образом завоевывала себе сцену документальная драма, теперь уже прочно вошедшая в ткань современной культуры.
Для «бродилок» ввели даже свои классификации. В Театре Наций по «Шекспир. Лабиринту» зрителей водят целенаправленно, а в «Норманске» как раз бродят, без четкой схемы и структуры. Именно во втором случае ощущается, что спектакль рождается здесь и сейчас. Можно стоять на лестничном пролете и слышать отдаленные голоса, и это бездействие оказывается иногда более насыщенным, чем диалоги героев. Говоря о современной культуре, часто натыкаются на тему «молчания». И это театральное молчание в театре-«бродилке» можно ощущать на себе. Оно проникает и в помещения, превращая их в живые инсталляции. Дети, сбежавшие от родителей к учителям-мокрецам, в школе осваивают искусство медитации. Огражденные прозрачными тканями они сидят на разлинованных квадратах пола или пытаются путем простых движений изобразить то или иное понятие. Для взаимодействия больше не нужны слова. И это одна из главных мыслей спектакля.
Проходит ли зритель мимо помещений борделя, или заглядывает в кабинет дознания, откуда доносятся крики и стоны, все происходящее ценно именно своей атмосферой, а не произносимыми текстами. Попытки писателя Виктора Банева, уроженца Норманска, найти правду и понять природу мокрецов вызывают улыбку. Мокрецы поедают книги, без которых жизнь для них не имеет смысла. Их хочется пожалеть, постоять с ними рядом. Страницы книг и пакеты с кровью развешаны по стенам — во всем этом мире «Норманска» нет живых чувств и нет слов. Есть только крики и книги, своего рода заменители первого и второго.
/ facebook.com/meyerhold
Стругацкие иронизировали над современным им миром, спектакль «Норманск» создает атмосферу того, с чем мы сталкиваемся в обычной жизни. Изначально все действие хотели назвать «Мурманск», но затем предпочли нечто более обобщающее. Не зря в основе названия легко прочитывается слово «норма». Текст Стругацких идет своим чередом, а главной становится жутковатая атмосфера, наполненная множеством событий, без причин и следствий. Когда неожиданным образом попадаешь на повторы эпизодов, так как действие идет определенными циклами, то вовсе не обязательно бежать в соседнее помещение, чтобы увидеть то, что еще не успел. Временные границы в городе Норманске стираются, и повторяющийся эпизод лишь усиливает впечатление инфернальности происходящего.
Контрастным ко всему происходящему оказывается финал. Зрителям сообщают о том, что москитные маски можно снять, а затем их просят пройти в Зал Заседаний, где должна решиться судьба мокрецов. Желание поставить жирную точку в финале, дать всему действию сквозную нить отрицает то ценное, что дает зрителю спектакль-«бродилка». Зритель сам должен прийти к своему выводу. Дети пытаются высказать свое мнение, излагают манифест свободы от родителей, но слова тонут в пространстве. Последний ребенок уходит за мокрецами и зал аплодирует.
Микроклимат спектакля «Норманск», построенный на отрицании вербального, отталкивает от себя любого рода заявления. Будь то слова Стругацких или постановочной группы. Смыслы удается вкладывать лишь в атмосферу, но пока что это остается повторением сказанного, пусть и в рамках нового увлекательного жанра. Потенциал же у «бродилок» стать чем-то большим, несомненно, есть. Ведь театр, так или иначе, с появлением в его пространстве хотя бы одного человека попадает в контекст социального высказывания, и даже лишенный голоса зритель уже становится частью действия.
