В периферийных регионах России многие склонны думать, что в Москве, Санкт-Петербурге и других мегаполисах живёт исключительно сытая интеллигенция. Именно эта ложная посылка, укоренившаяся в массах, во многом позволила Российским властям локализовать протест 2011 — 2012 года и спустить его в трубу. Самовлюблённое позёрство московского культурного бомонда лишь усилило это иллюзию. Тем не менее, помимо социально стабильной, обеспеченной европейским уровнем потребления верхушки интеллигенции, есть и бедная, социально незащищённая её часть. Более того, голодная интеллигенция составляет большинство, интересы которого, как минимум, не сводятся к тому, что озвучивали на площадях Шендеровичи, Быковы и прочие глашатаи сытого меньшинства. Если же копнуть глубже, то двумя прослойками столичной интеллигенции пролегает классовая, а зачастую ещё и поколенческая граница.
В одной из своих прошлых статей автор уже упоминал, что один из самых острых вопросов, по которому идёт классовое и поколенческое разделение в Москве — это жильё. Одним из верных признаков принадлежности к сытой части интеллигенции является владение собственной квартирой, что часто дополняется наличием дачи за городом. Те же, у кого нет собственной квартиры, в свою очередь, делятся на несколько категорий.
Во-первых, это приезжие из регионов самых разных возрастов, хотя статистика указывает, что большинство новой московской лимиты составляет молодёжь. Во-вторых, это молодое поколение москвичей, делящееся, в свою очередь, на две группы. К первой относятся те, кто остался жить с родителями и таким образом, как бы это ни цинично звучало, остался в клиентской зависимости от них. Что ж, отношения классового соподчинения между родителями и детьми имеют богатую историю — от римской potestas patria до той зависимости от семьи, в которой оказалась из-за безработицы современная молодёжь Западной Европы. Какими бы добрыми намерениями ни руководствовались родители, сохраняя детей в состоянии зависимости, на отношения в семье это влияет только отрицательно.
Именно отсюда произрастают бунтарство и эскапизм, столь распространённые среди детей благополучного среднего класса. Ещё один тревожный признак — позднее вросление, вызванное именно экономическими причинами. Причём пропадает немалая часть возраста, в котором человек объективно может быть интеллектуально самостоятелен, социально и политически активен. Получается, что и в Западной Европе, и в России старшее поколение, стремясь удержать свою гегемонию, практически насильно откладывают взросление молодёжи.
Вторая группа — это те, кто решился разорвать пуповину и — несмотря на все сложности — начал самостоятельную жизнь. Воспитание в рамках мелкобуржуазных ценностей и более высокая, чем у приезжих, стартовая позиция, задаёт высокую планку жизненных и карьерных ожиданий у этих молодых людей. Пример прошлых поколений, выросших в советскую эпоху, создаёт ощущение того, что нормальная жизнь это не иначе как продвижение вверх по социальным лифтам. Ситуация, когда дети занимают более высокое место в социальной иерархии, расценивается как единственно нормальная. Объективная невозможность выдерживать столь высокую планку создаёт у широкой массы молодёжи фрустрацию, которая может быть выражена самыми разными способами.
Мелкобуржуазные ценности, привитые образованной молодёжи в семье и высшей школе, часто не дают ей возможности чётко артикулировать свои собственные интересы. Вместо этого многие сверстники автора попадают в расставленные для них идеологические ловушки. Молодёжь тратит свои силы не на борьбу за свободу, а на то, чтобы сменить одну форму зависимости на другую. Клиентела остаётся сама собой, кого бы ты не выбрал в качестве патрона — родителей, государство или созданную элитами партийную структуру. Единственной альтернативой рабству является солидарная борьба за общие интересы — как студентов, как работников, как жителей Москвы и — у кого уже появились дети — как родителей.
Естественным союзником молодой и голодной московской интеллигенции могут стать приезжие и региональные бюджетники и рабочий класс. Все эти три группы заинтересованы в том, чтобы Россия преодолела отсталость, зависимость от транснационального капитала и, следовательно, дала бы шанс развития и личностного роста для широких масс людей. Интерес молодой интеллигенции здесь в том, чтобы получить в виде столь необходимого для страны модернизационного проекта поле приложения своих знаний, умений и амбиций. Коллапсирующая рыночная экономика с её всё более сужающимся внутренним рынком едва ли может дать молодому поколению интеллигенции даже минимальное пространство для самореализации. Рынок интеллектуальных услуг действительно скукоживается, причём процесс этот идёт далеко не без эксцессов.
Именно поэтому нет более наивного заблуждения, чем радикально-рыночные взгляды многих представителей образованной молодёжи, приводящие их в стан либеральных демагогов типа Навального, и поднявшихся «хомячков» типа Макса Каца. Их природу очень легко понять — воспитанные в ценностях рыночного либерализма, молодые специалисты вполне логично считают, что при справедливой рыночной конкуренции они смогут обойти многих представителей старшего поколения. И действительно, очевидными преимуществами молодёжи являются мобильность, техническая грамотность, гибкость и — что немаловажно для нашей периферийной экономики — хорошее владение иностранными языками.
Тем не менее, справедливая рыночная конкуренция в современном мире это утопия. Более того, в современной экономической модели работодатель готов предпочесть хуже квалифицированного, менее расторопного и мобильного работника, если тот лоялен и не слишком требователен. Последнее делает более выгодным найм на позиции управленцев и специалистов более возрастных работников. Замечу, речь идёт не о технических специалистах и квалифицированных рабочих, старшее поколение которых действительно работает лучше молодёжи, но о гуманитарной интеллигенции, которая за прошедшие годы чудовищно поглупела. Во многом из-за того, что приняла на себя роль идеологической обслуги нового режима и резко отказалась не только от марксизма, но и от материализма в принципе. Здесь старших берут в том числе и потому, что они готовы согласиться на меньшую заработную плату и меньший объём социальных льгот. Всё очень просто: одни и те же 60 тысяч рублей в месяц — это совсем разные деньги для тех, у кого есть своё жильё, и для тех, кто вынужден снимать.
Кроме того, вопросы престижа рабочего места гораздо важнее для молодёжи, так как являются критерием для поиска партнёра. Для пожилого работника его возраст уже сам по себе — фактор престижа, многое компенсирующий. В результате, для достижения одного и того же уровня достатка и социального статуса молодёжи приходится работать, как минимум, в два раза усерднее, чем старшему поколению. Конечно, взрослые ответят — ну вы же молодые, вот и работайте, пока есть силы.
Но ведь помимо работы должно быть место и для досуга и создания семьи. И всё бы ничего, но меры по социальной сегрегации, проводимые, в частности, московскими властями, лишь усугубляют проблему. Москвич, снимающий квартиру в другом, менее престижном районе, нежели тот, где он вырос, по всем своим правам оказывается приравнен к приезжему. По закону так выходит, что только в родном Ломоносовском районе ты москвич, а в Измайлово или Лефортово ты уже лимита. Просто потому, что ни один, даже самый добрый хозяин квартиры уже не сделает тебе прописку в новом районе. А это значит, что будь ты хоть в десятом поколении москвичом, никто не возьмёт бесплатно твоего ребёнка в детский сад и школу, не говоря уже о и без того фиктивных правах участвовать в местном самоуправлении. Вот так и живут тысячи молодых москвичей, придавленные бесправием, и хранят в самых тёмных закоулках своей души нехорошую мысль: когда их «предки», наконец, сыграют в ящик или, как минимум, уедут жить на дачу. Мысль позорная и отвратительная, но, к сожалению, очень понятная. В ней отражается то, что «честная» рыночная конкуренция не может дать даже самым способным представителям молодого поколения свободы, самореализации и благополучия.
Впрочем, сытое старшее поколение лелеет не менее грязные мыслишки, прячущиеся под оболочкой благопристойных либеральных лозунгов. Их основа — страх перед объективно более сильным и способным молодым поколением, равно как и перед «понаехавшими» провинциалами. От либерально-демократической идеологии, как это ни странно звучит, ими был взят весь её антидемократизм. Что ж, если старая интеллигенция ощущала бы в себе хоть какую-то пассионарность, она могла бы позволить себе честную конкуренцию. Но интеллектуальное вырождение, вопиющая мелкобуржуазная ограниченность вкупе с объективно узкими границами рынка предопределили тот факт, что свободная конкуренция старой столичной интеллигенции не нужна. Да, её представители могут стыдливо отрицать свою симпатию к неолиберализму, но дело от этого не меняется. Ведь неолиберальные реформы социального сектора возводят вокруг привилегированной части интеллигенции двойной защитный барьер.
Первая его линия — это ухудшение качества и доступности образования, так, чтобы новое поколение не могло интеллектуально конкурировать со старым, несмотря на всю деградацию последнего. В России дело доходит до того, что многие студенты гуманитарных направлений уже неспособны различить, когда преподаватель несёт полную ахинею даже с точки зрения господствующего идеализма. Вторая — это социальные ограничения, о которых речь уже шла выше. Вот одна из причин того, что московская интеллигенция так вяло реагировала на пресловутую реформу образования и разгром Российской Академии Наук.
Нечистая совесть российской интеллигенции, готовой ради мелкобуржуазного благополучия уничтожать своё будущее, заставляет её быть нарочито оппозиционной. Позиция «Баба Яга против!» — визитная карточка её идеологов. Внешняя оппозиционность сочетается с глубинным конформизмом. В Европе и США подобное состояние культурного бомонда чётко обусловило их леволиберальную политическую позицию. Причины подобной ориентации просты и понятны: бомонду нужен рынок в состоянии монополистической конкуренции и защита авторских прав, чтобы иметь источник дохода и ограждать себя от конкурентов. С другой стороны, рынок должен быть уравновешен мерами социальной поддержки населения, чтобы у людей были время и деньги потреблять продукты его творчества. В России, помимо либерализма, есть и второй вариант, а именно, охранительство.
То, что интеллигентский либерализм в России и прочих странах бывшего СССР правее, чем на Западе, обусловлено периферийным характером экономики и, следовательно, узостью внутреннего рынка. При всей своей интеллектуальной беспомощности, наша либеральная интеллигенция нутром понимает, что решительные меры, направленные на его расширение, похоронят существующий режим и их вместе с ним. К узенькой культурной кормушке нельзя ни в коем случае подпускать пролетария и прочего «хама». Мысль не новая, её можно найти ещё в сборнике «Вехи», настольной книге многих старых интеллигентов. Не менее важно и то, что в силу большей репрессивности российского государства третьесортный продукт, производимый интеллигенцией, можно впаривать населению по методу демьяновой ухи. Да, Латынина, Новодворская или Фельгенгауэр — люди вопиюще неграмотные. Но других, более качественных альтернатив, наш ограниченный рынок и не даёт. Ешьте, что дают, и будьте довольны.
Второй вариант идеологии мелкобуржуазной интеллигенции не менее отвратителен и антидемократичен. Зато он более честный. Охранительство привлекательно для старого поколения интеллигенции прежде всего тем, что требует ограничения конкуренции со стороны Западной идеологии и её продуктов. В этой тепличной атмосфере, тем более приятной, чем больше оглуплено население, можно не стыдиться собственного невежества и мракобесия. Сверх того, ими можно даже гордиться. Особенно приятно охранителю нападать на естественно-научное и техническое знание. Вот он, материализм, источник всех бед и страданий русского народа. Не случайно реакционный философ начала 20 века Георгий Федотов обвинял в подготовке революции 1917 года «полуинтеллигенцию» — техников, инженеров, квалифицированных рабочих, всех, кто был, в отличие от старой интеллигенции, проводником технических знаний и, volens nolens, материализма.
Советских детей, осваивающих доселе невиданные высоты технических знаний и умений, Федотов прямо называет «маленькими дикарями». И правда, материализм требует не благоговейного сохранения в нетронутом виде реальности со всеми её противоречиями, но постоянного активного её изменения. Любое же реальное потрясение с лёгкостью может обрушить хрупкий мирок иллюзий, в котором живут и с которого кормятся господа-интеллигенты.
Различия между либерализмом и охранительным консерватизмом в среде интеллигенции не столь уж существенны, хотя каждая группа и заявляет о смертельной ненависти друг к другу. Впрочем, наши заклятые друзья не могут жить друг без друга, как Мадонна и Pussy Riot не могут жить без «чайной партии», Виталия Милонова и Елены Мизулиной. Гораздо важнее увидеть глубинное сходство, коренящееся в общей классовой позиции, и тем самым преодолеть убогую бинарную политическую логику. Из антидемократизма старой интеллигенции произрастает и её антиинтеллектуализм, выражающийся как в форме религиозного мракобесия, так и в форме импортированного в Россию постмодерна. Именно враждебность к прогрессу и научному знанию и является, с одной стороны, реакцией самосохранения старой интеллигенцией, одновременно обуславливая её деградацию и скорый конец.
В те времена, когда старое поколение интеллигенции лишает своих непослушных детей будущего, последним ничего не остаётся, кроме как бороться за лучшую жизнь не только для себя лично, но и для остальных. Вовсе не из наивного альтруизма, но потому что только в прогрессивно развивающейся свободной стране молодое поколение интеллигенции сможет найти применение своим талантам, а также благодарных зрителей, читателей и слушателей для своих творений. И именно революция, которой так боятся старые интеллигенты, позволит молодым развернуться в полную силу. Что же до старшего поколения, то лучшее, что оно может сделать — не мешать молодым творить историю.
