Современный вариант капитализма не случайно зовётся неолиберальным. Да, по сравнению с послевоенным временем произошёл откат назад, к ценностям свободного рынка. Однако «эффективные менеджеры» без лишних колебаний применяют меры государственного вмешательства для того, чтобы воспроизводить рыночный хаос. Всё то, что может ему противостоять — систему образования, здравоохранения, науки, независимые профсоюзы — держат на голодном пайке, а то и вовсе уничтожают. Но те структуры, которые на этом хаосе паразитируют, неолиберальные экономисты всемерно поддерживают.
Речь идёт в первую очередь о церкви, спецслужбах и об индустрии развлечений. Для этого есть целый ряд причин. Во-первых, в силу отсутствия реальной общественной полезности все эти структуры крайне зависимы от государственной власти и капитала. Это значит, что в революционной ситуации их представители будут самыми преданными слугами и холуями капитала. Во-вторых, в силу своей бесполезности, они не увеличивают цену рабочей силы. Более того, они частично снимают существующее напряжение на рынке труда.
Каждый из обозначенных институтов ответственен за свой участок фронта общественной деградации. Система безопасности паразитирует на воспроизводящемся в обществе страхе и взаимном недоверии, церковь — на духовной пустоте, нравственной и умственной деградации, массовая культура — на примитивных инстинктах потребления и самоутверждения, вылезающих наружу. Внешне эти три сферы могут не пересекаться и даже иногда противоречить друг другу, но в главном они сходятся. То, что Мадонна периодически глумится над религией в своих клипах, а РПЦ в ответ ругает её на чём свет стоит, не мешает им делать общее дело.
Церковь, тюрьма и массовая культура как духовные скрепы капиталистического общества имеют один на всех материальный механизм, с помощью которого они воспроизводят сами себя и поддерживают существование капитализма. Этими тремя институтами не исчерпывается система воспроизводства идейной гегемонии существующего порядка, но именно они играют в ней наибольшую роль и заодно наиболее рельефно демонстрируют закономерности этой системы. Главным же её свойством является способность к потенциально бесконечному воспроизводству в рамках определённой исторической перспективы. Конечно, полицейские чины, продюсеры и церковные иерархи далеки от того, чтобы изобрести вечный двигатель, но в любом случае созданные ими механизмы имеют прочную базу для самовоспроизводства.
Основное условие для последнего: проблема, с которой работает каждая из подсистем, должна быть в их логике нерешаемой. Не дай бог правоохранительной системе на деле искоренить преступность, церкви — победить царящую в обществе безнравственность, а массовой культуре — окончательно и бесповоротно удовлетворить потребителя. Впрочем, последний факт уже ни для кого не секрет, гораздо важнее понять, как это обеспечивается идеологически и практически. Удобнее всего разобрать этот вопрос на примере правоохранительной системы.
В 70-е годы прошлого века советская школа криминологии капитулировала перед преступностью, объявив её имманентно присущей любому, а не только классовому обществу. А ведь ещё в 1961 году Никита Хрущёв обещал, что недалёк тот день, когда он пожмёт руку последнему преступнику. «Теория разбитых окон», получившая немалую популярность за океаном, пошла ещё дальше: в соответствии с ней человек, лишённый жёсткого контроля со стороны государства, непременно становится преступником. Достаточно системе не уследить за одним гражданином, как все остальные — совсем как в фильмах про зомби-апокалипсис — обращаются в преступников.
Тем не менее, эта теория на редкость лояльна к скрытой или, говоря языком криминологии, латентной преступности. Выходит, что коррумпированный чиновник, в глубокой тайне ворочающий миллиардами ворованных долларов, — просто душка, в сравнении с мелким хулиганом, всё преступление которого состоит в парочке разбитых витрин. Не к ночи вспоминается Даниил Хармс и его скандальный рассказ «Реабилитация».
К счастью, история знает немало опровержений этой теории, построенной на цепочке идеалистических допущений. В частности, в 16 веке епископ Бартоломе де Лас Касас, учёный-гуманист и борец со зверствами конкистадоров в отношении коренного населения Америки, отмечал высокий уровень сознательности индейцев, которые до прихода испанцев не знали ни краж, ни грабежей, ни изнасилований. Конечно, Лас Касас несколько идеализировал примитивный быт индейцев, но его свидетельство не оставляет и камня на камня от исходной аксиомы «теории разбитых окон».
Современных реакционеров, впрочем, не слишком заботят доводы разума, когда речь идёт об идеологическом обосновании своих действий. Именно поэтому со свалки истории возвращаются уже давно отвергнутые теории и практики. Преподаватель юрфака светского ВУЗа не видит ничего плохого в том, чтобы открыто объявить себя сторонником шариата и теории Ломброзо, уже не один раз опровергнутой. Более того, так называемая «антропологическая» теория обрела своё новое рождение в виде «хромосомной теории преступности», за наукообразной маской которой скрывается старый «добрый» социорасизм. В думских кабинетах и вовсе предлагают вернуться к объективному вменению.
Возвращается ко временам средневековой «Каролины» и уголовный процесс. Чистосердечное признание под пыткой вновь обрело статус «царицы доказательств», а показания полицейского и понятого-ЧОПовца способны пересилить даже самое железобетонное доказательство. В средневековом праве существовали хотя бы точные коэффициенты: свидетельство мужчины равнялось свидетельству двух женщин, показания дворянина — показаниям двоих простолюдинов.
Не стоит думать, что рядовой гражданин является только невинной жертвой кафкианских экспериментов власти, стремящейся догнать и перегнать оруэлловского Большого Брата. Наоборот, живущий в атмосфере страха и недоверия обыватель часто сам одобряет и тотальную слежку, и репрессивное законодательство против «чужаков» и инакомыслящих, и даже не видит ничего зазорного в стукачестве. Так что стокгольмский синдром — это не редкая патология тех, кому не повезло попасть в заложники к террористам, но постоянное состояние немалой части общества, потакающей государственной системе террора. Не нужно никаких теорий заговора, чтобы понять, кто в стране и мире самый главный бандит и террорист.
Оставим дальнейшие выводы на усмотрение читателя и перейдём к экономическим аспектам нашей системы. На этот раз примером нам послужит церковь, показавшая себя прямо-таки образцовым капиталистом. Церковные иерархи оказались верными апостолами учения Милтона Фридмена. Это оказалось тем проще, что принципы «экономикс» крайне походили на прихотливую казуистику систем религиозного права — будь-то галаха, шариат или jus canonici.
Впрочем, союз Аллаха (Бога, Яхве — нужное подставить) и доллара, под флагом которого действуют исламисты в странах арабского мира, имеет не только теоретический аспект. Не менее поразительно и сходство практических методов — всё тот же идеалистический фундаментализм и способность, не дрогнув ни единым мускулом, упорно наступать на одни и те же грабли бесчисленное множество раз. И плевать, если в ходе изгнания бесов подопечный умрёт — зато его душа спасена. Такую же логику можно увидеть у многих неолиберальных экономистов: страна умирает — да и чёрт с ней, зато вот, смотрите, инфляция-то не растёт!
Впрочем, кое в чём церковные иерархи даже превзошли рыночных фундаменталистов. Тысячелетия истории ничему не научили РПЦ, и в своих аппетитах она далеко обогнала самых одиозных «новых русских». Невольно вспоминается исторический анекдот про викингов, которые, увидев, что рядом с деревней, которую они собрались грабить, стоит церковь, отказались от своих планов. Ведь грабить-то в деревне было уже больше нечего. В этом плане регулярные ограбления церквей, имевшие место в Средние века, можно понимать и как акты восстановления справедливости.
Отметим также, что религиозные организации прекрасно вписались в ту обстановку монополизма, которая сейчас существует в экономике. Ещё в конце 90-х гг. на рынке культовых услуг существовала ситуация практически идеальной рыночной анархии. Ежегодно рождались и умирали десятки самых разнообразных сект и секточек, официальные же конфессии чувствовали себя несколько неуютно. Но уже в эпоху путинской «стабильности» РПЦ, равно как и представители официального ислама, иудаизма и буддизма, получили от правительства карт-бланш на зачистку этого сектора рынка. Конечно, полностью уничтожить оккультные, неохристианские и неоязыческие секты официальным конфессиям не удалось, но те всё-таки были оттеснены на периферию, откуда уже не могли грозить положению новых монополистов. Собственно, в этом и заключался экономический смысл кампании по борьбе с «деструктивными культами», которую развернули РПЦ и «православные сектоведы», такие, как Александр Дворкин. Последний заслужил настолько одиозную репутацию, что от него официально открещиваются даже многие церковные иерархи. Что ж, милые бранятся — только тешатся.
Тем временем светские власти ревностно оберегают монополию официальных религиозных культов. Доходит до абсурда. Так, недавно в Бурятии был подвергнут аресту шаман, «неоднократно пытавшийся несанкционированно вызвать дождь». Есть и более трагические примеры, как например история «колдуньи» Илоны Новосёловой, в дом которой ворвались вооружённые до зубов полицейские. Быть может, скоро у нас, как в африканском Свазиленде, ведьмам официально запретят летать выше 150 метров над землёй. В конце концов, в Думе уже циркулирует предложение премьера Медведева выдавать экстрасенсам и ясновидящим специальные патенты. Такое регулирование тем более необходимо, что, в отличие от доморощенных магов и колдуний, официальные служители культа настолько обленились, что даже паству свою предпочитают окроплять святой водой не иначе как из самолёта. И только оторванный от жизни идеалист может ожидать от них истинного подвижничества — ну там, пожить месяц-другой в безводной пустыне или войти, как Стефан Пермский, в горящий сруб.
Надо сказать, что наше неолиберальное правительство всячески оберегает саму Церковь от мер жёсткой экономии и прочих опасных социальных экспериментов. Раб божий Дмитрий Медведев и скромная слуга Аллаха Эльвира Набиуллина в жизни не решатся даже подумать об обложении религиозных организаций налогами с земельной собственности и торговой деятельности. А ведь это могло бы дать российской экономике миллиарды рублей, так ей необходимые в эпоху кризиса. Раб божий Николай Колокольцев во всём своём служебном рвении и не заикнётся о том, чтобы поставить на входе в храмы металлоискатели и бойцов ОМОНа с собаками. А ведь, по нашему скромному мнению, это могло бы уберечь церковь от инцидентов, подобных расстрелу прихожан в Хабаровске или панк-молебна группы Pussy Riot. Тем более, что прихожане — люди терпеливые, и на посещаемость церквей это, по идее, повлиять не должно.
В начале статьи речь ненадолго зашла о рабочей силе — если точнее, о тех людях, на которых держатся духовные скрепы капитализма. Обычного попа, полицейского и поп-певичку объединяет одно общее свойство — все они потеряны для общественно-полезного производства. В эпоху, когда потенциальное изобилие товаров стало для капитализма реальной угрозой, их бесполезность — настоящее спасение для правящих элит. Впрочем, одной бесполезности недостаточно. Идеальный холуй должен быть также экономически выгоден и от него должно быть не жалко отделаться. Именно в этом и состоит главная трагедия современной массовой культуры — для того, чтобы быть востребованной рынком, звезда должна быть лишена настоящего таланта. Её успех должен быть максимально случайным с художественной точки зрения — так, чтобы при случае её было не жалко выбросить на свалку истории.
Трагедия маленького человека, выбравшего, в надежде пролезть наверх или просто удобно устроиться, путь защиты существующего строя, в том и состоит, что именно с ним система разделывается наиболее циничным и жестоким образом. В одной из предыдущих статей я уже говорил о грядущей судьбе рядовых винтиков системы общественной безопасности. Не менее печальна и судьба попа, который неизбежно станет ненужным новому обществу, и прогоревшей раньше времени поп-звезды, и университетского начётчика, учебный предмет которого сделало ненужным само развитие общества. Даже если капитализм в его нынешней форме просуществует сколько-нибудь долго, их судьбе всё равно не позавидуешь. Да, самих этих людей, безусловно, жалко, но мы не должны иметь ни капли жалости к тем институтам, что искалечили наши — и их тоже — судьбы. Поэтому лозунг «церкви и тюрьмы сравняем с землёй» актуален сегодня как никогда. Ведь если мы не похороним эти пережитки прошлого, они погребут под собой всё то, что дорого мыслящему человеку — свободу, разум и прогресс.
