Проходя через толпу, собравшуюся на Болотной площади в годовщину событий 6 мая, я поймал себя на остром ощущении déjà vu. Нет, речь отнюдь не идет о том, что я видел здесь же ровно год назад. Скорее всё происходящее напоминало стандартное мероприятие КПРФ, только в версии “для интеллигентов”. Людей было много, но это была не масса, объединенная порывом гнева или радости. Здесь были те, кто уже привык ходить на митинги регулярно, не задумываясь ни о цели, ни о результате своих действий. Над площадью царил дух успокоительной политической рутины, необходимой определенному сорту людей для поддержания душевного равновесия. Грозные проклятия, сыпавшиеся с трибун в адрес “ненавистного режима”, тоже были привычными, стандартными и обезличенными. Разница лишь в том, что на митингах КПРФ принято режим называть “оккупационным”, а либеральные ораторы напирают на его гебистское происхождение. Сами ораторы немного помоложе, аудитория у них немного образованнее, но с каждым новым митингом сходство всё более усиливается. Выдыхающиеся марши и митинги стареющего актива КПРФ демонстрируют активу Болотной площади картину его собственного потенциального будущего.
Можно, конечно, приняв на веру митинговую риторику, ожидать, что организаторы протеста “вот-вот” перейдут к более решительным действиям, и тут уж к ним присоединятся массы возмущенных граждан. Но этого не будет просто потому, что ни вожди движения, ни собирающаяся вокруг них толпа инициировать подобные действия не способны – ни идеологически, ни психологически, ни даже “структурно”. Для того, чтобы действовать решительно, радикально нарушая правила, идя на риск и принимая на себя моральную и политическую ответственность за последствия, нужно иметь за спиной либо сильную организацию с надежными кадрами и дисциплинированными членами, либо уже поднявшуюся и продолжающую нарастать стихию народного протеста, когда вопрос стоит не о том, поддержат или не поддержат призыв к действию, а лишь о том, как направить эту энергию, уже рвущуюся через край, в нужном направлении. В противном случае призывы к силовым действиям и нарушению запретов могут иметь только негативный эффект – отпугивая колеблющихся, давая властям повод для репрессий, маргинализируя движение…
Как ни странно, куда меньшая по численности толпа в декабре 2011 года была более дееспособна. В ней была энергия хаотического протеста. Улица жила собственной жизнью, когда то здесь, то там возникали мини-митинги и стихийные сходки, кто-то пытался перекрывать движение транспорта, кто-то расписывал заборы лозунгами, а кто-то просто радовался возможности демонстративного непослушания.
Тогда движение шло на подъем. Одна и та же численность участников уличных шествий и митингов может иметь совершенно разное значение. В ту зиму на улицы выходили люди, ещё вчера даже не думавшие заниматься политикой, но уверенные, что вслед за ними придут другие, их будет ещё больше. Уже весной стало ясно, что движение перестало расти, хотя, казалось бы, потенциал недовольства в обществе никуда не делся. Но одно дело недовольство властью, а совсем другое — поддержка конкретных оппозиционных политиков и их начинаний. Сжимаясь до ядра активистов и политических симпатизантов, митинговая масса сделалась самодостаточной и интровертной, в точности, как и на мероприятиях КПРФ. В таком виде движение может сохраняться, как мы видим не годами даже, а десятилетиями. Оно, в некотором смысле, непобедимо. Но и победить оно не может. Потому что, строго говоря, не борется за влияние в обществе, не организует его на борьбу за конкретные повседневные интересы, а направляет все силы на воспроизводство самого себя.
Для чиновников было неприятной неожиданностью, что даже при бездарной организации, беспомощном координационном совете, при отсутствии минимально дееспособной политической структуры и на фоне неизменно повторяющихся провалов люди всё равно в столь изрядном количестве выходят. Но в то же время очевидно, что пока единственным итогом этих настроений остаются многотысячные тусовки на Болотной, власти беспокоиться нечего. Эти сборища не только совершенно безобидны, но и политически бессильны, поскольку нет единого фокуса, общей воли или даже эмоции, объединяющей и направляющей протестную энергию. Строго говоря, тут уже не политика, а что-то совершенно иное. Культурный факт. Деталь городского пейзажа. Специфический элемент столичного образа жизни.
На Болотной площади 6 мая 2013 года была милая и необычно массовая тусовка людей, интересующихся политикой. Поскольку звукоусиливающую аппаратуру не смогли смонтировать из-за утреннего инцидента, повлекшего гибель рабочего, речи ораторов могли слушать от силы полторы-две тысячи человек, протиснувшихся к трибуне. Что касается большинства, то они не только не слышали речей, но и не испытывали от этого, по-видимому, никакого дискомфорта. Все были заняты своими делами, радовались встрече со знакомыми, спорили, обсуждали новости, фотографировались, искали и находили старых друзей, вспоминали прошлогодние протесты. Прямо вечер воспоминаний или встреча одноклассников! Народу было исключительно много, смысла исключительно мало. Цель организаторов состояла в том, чтобы собрать как можно больше людей. И люди собрались. Заслуги Координационного Совета в этом большой нет – просто после серии бессмысленных арестов, когда по прошлогоднему “болотному делу” брали кого попало, предъявляя совершенно нелепые, абсурдные обвинения, казалось неприличным не приходить. Пообщавшись со знакомыми, зафиксировав фактом выхода на площадь свое несогласие с репрессиями и солидарность с пострадавшими, уходили, потому что не понимали зачем оставаться. Толпа таяла на глазах, распадаясь по дороге на несколько мини-митингов или пикетов, никак не связанных между собой.
Много милых интеллигентных людей, с серьезным видом разгуливавших по площади, могут быть уверены, что они выступили моральной альтернативой страшному путинскому режиму, но ни о том, как избавиться от этого режима, ни о том, почему же всё таки этот режим столь ужасен, они в принципе не способны даже думать. Они не задают себе простейшего вопроса: если это в самом деле почти “фашистская диктатура”, кровожадная банда, “готовящая новый 1937 год”, или страшное “преступное сообщество”, о чем они говорят буквально не переставая, то неужели столь закоренелых злодеев можно отстранить от власти просто прогуливаясь по площади? А если всё-таки власть представляет собой нечто иное, чем воровскую банду и у нас не тоталитарный режим и не диктатура абсолютного зла, то что же на самом деле является общественной проблемой и как эту проблему решать? Увы, проклиная Путина, эти люди даже не задумываются о том, как устроена власть, как она работает, что с ней происходит. Филиппики в адрес президента адресованы не власти и не обществу, а самим себе. Это заклинания, освобождающие от необходимости думать, удовлетворяющие чувства и отключающие мозги.
Был, правда, на митинге один плакат, ориентированный как раз на включение мозгов: “Дело не в Путине, дело в системе!”
Зацикленность либерального активиста на ненависти к президенту, в котором одном видят причину всех бед страны, парализует политическое мышление и блокирует любую возможность формирования какой-то вменяемой тактики и стратегии, предполагающей последовательность шагов, постановку и реализацию конкретных промежуточных целей, прохождение через определенные этапы.
Мечтая об отстранении Путина от власти, эти люди даже не заметили, что на самом деле их цель уже и так в значительной мере была достигнута весной прошлого года, когда ненавистный им Владимир Владимирович, покинув правительство, перешел на пост президента, превращенный его же собственными усилиями в декоративно-церемониальную должность. Перенеся все рычаги управления из аппарата президента в аппарат правительства, Путин мог, конечно, надеяться повторно совершить ту же операцию, перемещаясь в обратном направлении. Но в жесткой бюрократической системе отдать власть куда легче, чем получить её назад.
Реальная власть, переданная от президента к правительству, там и осталась. Хозяин Кремля может сетовать на невыполняемые решения, поучать министров и ругать работу кабинета, но он не может повлиять на его курс. Даже удалить министра образования Дмитрия Ливанова, умудрившегося перессориться за год практически со всеми, оказывается неподъемной задачей для президента, власть которого сократилась до уровня полномочий британской королевы (тоже, кстати, формально всё ещё обладающей номинальным статусом абсолютного монарха). Вполне можно представить себе, что в результате раздирающих правящие круги интриг и конфликтов правительство всё же падет. Но это будет означать не возвращение власти президенту, а лишь возвышение нового премьер-министра (скорее всего – Алексея Кудрина).
За прошедший год политический режим превратился в хаотичное скопление учреждений и организаций, не сцементированных ни единой волей, ни консолидированным политическим курсом, ни даже общими правилами. Противоречие их интересов и борьба группировок составляют единственное реальное содержание текущей политики, однако всё это находится за пределами сознания ораторов и толпы на Болотной площади. Отставка Владислава Суркова, последовавшая сразу вслед за митингом 6 мая, великолепно иллюстрирует критический разрыв между мирововосприятием идейных оппозиционеров и реальностью. Ведь если есть в стране человек, которого они ненавидели почти так же иррационально и отчаянно, как самого Путина, то им был Сурков, тот самый “манипулятор”, “автор” политической системы, создатель “Единой России” и прочая и прочая. Но отнюдь не оппозиция добилась его отставки. Он ушел, потеряв контроль над разваливающейся машиной управления, став жертвой нарастающей дискоординации и борьбы всех против всех внутри самой власти.
Правящие круги могут не бояться оппозиции, но это отнюдь не значит, будто их будущее безоблачно. Напротив, оно с каждым днем выглядит всё более ужасным – по мере нарастания политического хаоса, порождаемого не внешними воздействиями, а внутренней логикой разложения самого аппарата власти. Но что это значит для подавляющего большинства граждан России, не имеющих отношения ни к Болотной площади, ни к коридорам власти?
Массовое недовольство не только не сходит на нет, оно нарастает, проявлясь в локальных протестах, то в неожиданно прорывающихся на поверхность настрояниях, даже в откровенном саботаже антисоциальной политики правительства низовой бюрократией. Но это недовольство так же далеко от идеологии Болотной площади, как сама эта идеология от политической реальности. Требования, стихийно звучащие в низах общества, связаны с конкретными проблемами, с местными несправедливостями, с вопросами образования, здравоохранения, социальной защиты. Но эти выступления в совокупности, накладываясь на раскол верхов, могут оказаться при всей ограниченности лозунгов куда более радикальными по своим последствиям, чем столичные шествия и митинги. Именно там, за пределами Московской кольцевой дороги, накапливается энергия протеста, способная превратиться в сокрушительную стихию.
