© REUTERS/Konstantin Chernichkin
Когда в Киеве снесли памятник Ленину, один из авторов сайта “Лiва” грустно пошутил: современная государственность Украины была создана в результате революции и простояла ровно столько, сколько простояли соответствующие памятники. Разбили статую Ленина — развалится на куски и Украина. И, в самом деле, не прошло и нескольких недель после ”ленинопада”, как начался развал государства.
Когда говорят, что Украина была “искусственно сконструирована” в начале ХХ века, можно возразить, что то же самое может быть сказано почти про все европейские нации, включая весьма успешные. Французские короли, а потом республика прилагали немалые усилия, чтобы собрать разрозненные земли и общины в единое общество, ставшее потом образцом национальной идентичности для всей Европы. А Бисмарку пришлось немало поработать, чтобы ганноверцы, саксонцы и пруссаки осознали себя прежде всего немцами. Но беда в том, что “работа” украинских правителей за прошедшие четверть века дала как раз обратный эффект. Проблема не “сконструированности” украинского государства, а в самой конструкции, вернее, в том, что с этой конструкцией сделали идеологи и практики “незалежности”.
Элементы, из которых “собрана” современная Украина (не только территориальные, но экономические, социальные, культурные), были составлены вместе в ходе русской революции, строительства, обороны и развития Советского Союза. Как и в любой подобной конструкции, они могли в ходе исторического развития “притереться” друг к другу, сложиться в единое целое, интегрироваться. А могли и разойтись в разные стороны. Но для того, чтобы развитие государства шло по пути национальной интеграции, нужна была соответствующая политика. Формально именно эту цель провозглашали сменявшие друг друга президенты в Киеве. На практике же все их меры работали на прямо противоположный результат. Пытаясь механически насаждать искусственно придуманную и не отвечающую реальным потребностям большинства людей “украинскую идентичность”, они по сути лишали народ всякого шанса выработать какую-либо общую, коллективную идентичность самостоятельно.
Государство всегда создает свои мифы, идеализируя и упорядочивая историю, но эти мифы будут работать лишь в том случае, если не находятся в вопиющей, абсурдной противоположности с логикой реального исторического развития и очевидным фактами, которые просто лежат на поверхности и ежеминутно напоминают о себе.
Это как минимум означает, что украинское государство не только должно было — хотя бы в интересах самосохранения — признавать советское наследие, оно должно было опираться на него и развивать его, поскольку это наследие той самой эпохи, в ходе которой Украина сложилась в современных границах и современной форме. Собственно так поступили все успешные постколониальные государства от Канады до Индии. Как бы критически они ни относились к Британской империи, они опираются на созданные этой империей структуры и не отрицают этого. Они гордятся своей ролью в истории этой империи и подчеркивают, что без них история этой империи была бы невозможна. Тем более относится это к Советскому Союзу, который, уж по крайней мере, по отношению к Украине, не выступал в качестве внешней, захватнической империи.
Соседняя Беларусь весьма успешно использовала советское как основу своей государственной идентичности, зачастую противопоставляя свою верность советской традиции тому, как вела себя Россия, от этой традиции открещивающаяся. И как бы мы ни относились к режиму “батьки” Лукашенко, современная белорусская государственность состоялась, хотя в это никто первоначально не мог поверить.
Не менее абсурдной была и попытка сделать украинский язык единственным государственным языком. Фактически это изначально обрекало государство на провинциальность и отчужденность от собственных культурных корней. Было бы совершенно естественно и эффективно провозгласить двуязычие и реальный федерализм в качестве основы и доказательства европейского выбора Украины (в противовес централистской и униформной России). Однако киевские элиты поступили прямо противоположным образом.
Проблема русского языка не в том, что он как-то особенно на Украине угнетен. Никто не мешает говорить и писать по-русски, а многочисленные попытки принудительной украинизации образования захлебывались раз за разом. Но русский язык был нужен Украине не просто как язык, на котором говорит и будет говорить население почти всех крупнейших городов, а именно как мощнейший инструмент государственного строительства. Как инструмент, отказ от которого автоматически отбрасывает государственность на 100—200 лет назад.
Язык — это не просто слова, это продукт многовековой обработки, инструмент, заточенный под решение определенных задач. Для того, чтобы довести украинский язык до того качества, который имеет русский (английский, французский), потребовалось бы 100—150 лет. Не случайно такие страны, как Ирландия или Индия, освободившись от британского владычества, не только не стали вытеснять английский язык из государственной сферы, но напротив, сделали его обязательным элементом своей политической культуры.
Но если уж решили сделать украинский единственным и полноценным государственным языком, то надо было вкладывать средства в перевод не сотен — тысяч книг по философии, политике, горному делу, астрономии, социологии, археологии и истории со всех языков мира, если уж захотели потеснить русский язык как средство передачи глобальных знаний и мостик к европейской культуре, то надо было за 20 лет вырастить поколение, поголовно владеющее английским на уровне среднего скандинава, а заодно и новую интеллигенцию, которая наряду с безупречным английским, свободно говорила бы ещё на французском, немецком, итальянском.
Всё это стоило бы немалых денег, но если нет готовности или средств взяться за подобный проект, то изначально надо было не воевать с русским языком и культурой, а использовать их как ресурс собственного национального строительства, объявлять украинскими классиками Гоголя, Бабеля и Булгакова, объяснять всему миру, насколько киевский говор ближе к историческим корням русского языка, чем московский, требовать от России, Белоруссии и Казахстана проведения согласованной лингвистической политики на основе общего достояния — русского языка.
Вместо этого огромные средства были затрачены на подкормку националистической интеллигенции, заведомо не желающей заниматься никакой позитивной культурной работой, поскольку критерием успеха оказывалась лояльность к официальной идеологии и хорошее (по возможности) знание “родного языка”. Однако язык, на котором не создаются новые культурные ценности и серьезные научные тексты, не только не развивается, не живет, — он деградирует. В условиях, когда рыночный подход к книгоизданию сменил советскую политику поддержки украинской национальной литературы и культуры, их деградация оказалась неизбежна.
Националистическая интеллигенция превратила знание “родного языка” в ресурс власти, который срабатывает лишь в условиях постоянной конфронтации с другими языками и культурами, находится в объективном противоречии с повседневной практикой общества и гарантирует непрерывную болезненную конфликтность в самой основе государственной жизни.
Национализм — хорошая идеология для мобилизации агрессивных движений, но, увы, не для государственного строительства. Ни одна успешная современная нация не была построена националистами. Ни один народ не может развиваться в условиях, когда его политическая жизнь и государственная идеология основана на невротических противоречиях.
Однако, в конечном счете, политические и культурные противоречия основываются на экономической практике. Экономика советской Украины соединила в едином организме отсталый аграрный Запад и развитый индустриальный Юго-Восток. В течение советской эпохи плановое развитие было нацелено на то, чтобы Запад подтянуть к уровню восточных регионов. И это отчасти удалось. Но в течение постсоветских десятилетий мы наблюдали развал промышленности в Западной Украине, которая теперь всё больше зависела от перераспределения ресурсов с Востока.
В самом по себе перераспределении ничего дурного нет. Но тогда надо было дать Юго-Востоку Украины возможность развиваться, расти, поднимать свою экономику, модернизироваться. Надо было инвестировать туда средства. Но этого не было. Использование ресурсов Юго-Востока олигархами оказалось чисто паразитическим. Промышленность Юго-Востока оказалась похожа на дойную корову, которую не кормят.
В то же самое время перераспределение ресурсов не принесло процветания и западным регионам. До них доходило ровно столько, чтобы они могли выживать и существовать, но не развиваться. Западные регионы оставались бедными, а население становилось всё более деклассированным (именно эта деклассированная молодежь и составила опору “Правого сектора”). Зато всё больше средств шло на поддержание паразитической элиты в Киеве и её многочисленной обслуги, начиная от владельцев дорогих ресторанов, заканчивая многочисленными пиарщиками и политологами, составлявшими клиентскую базу ресторанов чуть более низкого класса.
Провал экономической политики, проводившейся украинским государством, предопределил его крах с такой же неизбежностью, как и его культурная политика. Элита, сложившаяся на основе этой политики, не только не заинтересованная в развитии, но даже и не понимающая, что это такое, многочисленная националистическая интеллигенция и не менее многочисленная русскоязычная идеологическая и политическая обслуга, — все они так или иначе несут ответственность за крушение украинского государства.
Этого государства уже нет и не будет. “Холодная” гражданская война началась здесь задолго до того, как прозвучали первые выстрелы. А экономический кризис с последующими политическими потрясениями предопределил переход её в “горячую” фазу.
Юго-Восток отделился. И речь тут идет не только о Донецкой и Луганской республиках, а в первую очередь как раз о всех остальных областях, оказавшихся объективно в положении оккупированной территории. Сопротивление, нарастающее в этих областях, должно выработать собственную программу и концепцию государственного строительства, сделав то, с чем не справился не только националистический Киев, но и лидеры Донецка и Луганска, силой случайных обстоятельств вынесенные на вершину власти в своих непризнанных республиках. Для того, чтобы выстоять, Новороссия должна найти собственное политическое лицо, решить проблемы, не решенные старой элитой, измениться как общество.
Может быть, через некоторое время мы снова увидим украинское государство, не разделенное фронтами гражданской войны. Но это будет уже принципиально другое государство, построенное на совершенно иных принципах, не только политически и культурно, но социально и экономически. И как бы трагично это ни звучало, путь к созданию такого государства лежит через гражданскую войну. Украина снова станет единой лишь в том случае, если силы восставшего Юго-Востока поднимут своё знамя над Киевом.
