Если патриотизм принято считать последним прибежищем негодяя, то левый поворот то и дело оказывается в истории последним политическим маневром авторитарного буржуазного режима, терпящего крушение. Можно вспомнить, что агония ельцинского режима тоже сопровождалась подобного рода попытками. Правда, спасен режим был не этим, а своеобразным верхушечным переворотом, позволившим отстранить от политической власти часть старой элиты в обмен на экономические и личные гарантии. Уступив место новой команде, они сохранили безопасность и собственность – вплоть до того момента, когда сами же олигархи «старого призыва» не нарушили соглашение, попытавшись вернуть себе политический контроль.
На сей раз уже преемники первого российского президента пытаются выйти из кризиса, повторяя «левый маневр», который если и не стал спасительным, то, по крайней мере, дал власти передышку. С точки зрения политической тактики всё выглядит очень логично, поскольку в оппозиции тон задают либералы, причем либералы правые. В провинции, где сильны стихийные левые настроения, столичные протесты поддержали не слишком активно. А учитывая, что по всем опросам общественного мнения граждане России склонны поддерживать «левопопулистскую политику» (что бы ни означал этот термин, столь милый отечественным политологам), такой маневр кажется власть имущим и вовсе спасительным решением.
Правда, никаких радикальных перемен правящие круги не планируют.
В серии статей, опубликованных за время предвыборной программы, Путин обозначил основные параметры своей новой политики, которая может быть сформулирована как попытка сместиться влево, не предпринимая никаких резких движений – в точности то, что моряки обозначают словом дрейф.
При этом тексты главы правительства оказываются буквально сотканными из противоречий. Он обещает нам, что социальные расходы не сократятся, но не предлагает менять общую политику, направленную на сокращение социальной сферы, признает ответственность государства за развитие системы детских дошкольных учреждений, но предлагает делать это преимущественно за счет частного сектора. Он мечтает вывести Россию на лидирующие мировые позиции в области математического образования, но не задается вопросом о том, почему мы эти позиции утратили. Премьер-министр призывает ввести налог на роскошь, но избегает упоминаний о прогрессивном подоходном налоге. В заявлениях правителя страны некоторые невнятные намеки на расширение государственного сектора, но вопрос о ренационализации украденной у народа собственности не стоит. Предлагая ввести единовременный налог на приватизацию, кандидат в президенты делает это не для того, чтобы наказать участников грабежа, а для того, чтобы окончательно легализовать награбленное и «закрыть вопрос». Наконец, выдвигая идею о социальном партнерстве на уровне предприятия, бывший (будущий) президент рекомендует ввести систему рабочего представительства по аналогии с немецким институтом «согласования решений» (Mitbestimmung), но в качестве решающего элемента этого механизма видит структуры официальных профсоюзов, которые фактически являются подразделениями всё той же заводской администрации.
Говоря коротко, премьер-министр стремится максимально пойти навстречу настроениям и потребностям, нарастающим в общественных низах, не провоцируя разрыв с традиционными элитами. Чтобы и овцы были сыты, и волки целы.
На практике ничего путного из этого не получается. Нервная реакция со стороны Российского союза промышленников и предпринимателей на крайне умеренные, в сущности, предложения премьер-министра, свидетельствует о том, насколько узким в действительности является поле для маневра. Напротив, в либеральном лагере по поводу «популизма» Путина начинается настоящая истерика. Показательно, что в этих вопросах не заметно никаких различий между «околокремлем» и «Болотной площадью». Либеральные комментаторы, принадлежащие к оппозиционному лагерю, оказались предсказуемо солидарны с представителями бизнеса, поддерживающими власть. Сквозь политическую риторику начинает проступать классовый интерес.
Идея опереться на провинциальные низы против «хомячков» из столичного среднего класса невыполнима ни политически, ни технически. В верхах общества левый дрейф премьер-министра вызывает явное раздражение. Новая риторика Путина провоцируя недовольство крупного бизнеса, усиливает раскол элит, тем самым углубляя политический кризис. Сужая поддержку премьера в среде буржуазии, заявления премьер-министра не делают его автоматически героем рабочего класса. Словам главы правительства уже не верят, ведь находясь на вершине власти более 11 лет, он давно мог бы провести в жизнь все эти умеренные меры, если бы захотел.
В 1999 году Путин были никому не известен, как ни парадоксально, именно это заставляло людей верить его словам.
Но сегодня доверие низов можно завоевывать лишь практическими действиями, а прошедшие три кризисных года создали между властью и народом такую пропасть, что одними лишь заявлениями её не закроешь. Конечно, можно тешить себя иллюзиями, будто массы народа, которые свозят на митинги поддержки кандидата, представляют собой его «социальную опору». Но дело даже не в том, что люди приходят на митинги из-под палки. При любых обстоятельствах реальной опорой могут быть лишь массы организованные снизу партиями, профсоюзами и общественными движениями, ежедневно работающими в интересах этих масс и самими массами формируемые. Вместо этого власть использует движения-симулякры или официальные профсоюзы, которые уже показали, что не могут быть инструментом реальной мобилизации рабочих. Принудительное заталкивание бюджетников на митинги в поддержку Путина дают обратный эффект. Напрягая бизнес, премьер не расширяет свою социальную базу, а сужает её, объективно работая на развитие революционного кризиса.
Разумеется, сделав очередную порцию популистских заявлений, Путин, неожиданно быть может даже для себя самого, оказался «слева» от многих представителей либеральной оппозиции. Но это не повод поддерживать премьер-министра, как пытаются внушить нам некоторые сталинистские секты. Этот левый дрейф – вынужденный ответ на декабрьские протесты, и если мы хотим сдвинуть повестку дня ещё дальше влево, значит мы должны развивать успех, выступая против власти ещё напористее, и ещё радикальнее. Иное дело, что смешно и позорно наблюдать, как левые оппозиционеры во имя «демократического единства» занимают позиции ещё более умеренные, чем власть, которую они под революционными лозунгами намереваются свергнуть.
Даже сама власть вряд ли всерьез верит в то, что сможет подобными заявлениями резко переломить ситуацию подняв на защиту Путина массовое движение благодарных рабочих. У левого дрейфа есть другая тактическая цель – дать объяснение тому, что результат премьер-министра в первом туре будет существенно лучшим, чем у «Единой России» в декабре, и второго тура не понадобится. Но цена, которую власть готова заплатить за то, чтобы придать видимость убедительности своей заранее предрешенной победе, гораздо более высока, чем осознают кремлевские политтехнологи – они сдвинули повестку дня влево. И это хорошее начало для революционного года.
