Россия: территория неравенства. Часть 1

Две нации, между которыми нет ни связи, ни сочувствия; которые так же не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как обитатели разных планет; которые по-разному воспитывают детей, питаются разной пищей, учат разным манерам; которые живут по разным законам… Богатые и бедные. 

Бенджамин Дизраэли

Социальное и экономическое расслоение было давним спутником человеческих обществ, являясь, по словам Оруэлла, платой за цивилизацию. Будучи неизбежным, оно порождало и порождает ряд негативных эффектов: рост преступности и смертности, падение ожидаемой продолжительности жизни и многое другое. Один из американских исследователей подсчитал, что в 1990 году социальное неравенство в США унесло больше жизней, чем ВИЧ, рак легких, диабет и дорожные катастрофы вместе взятые.¹ В обществах с высоким уровнем неравенства бедные слои населения лишены доступа к качественным социальным услугам. Даже в богатейшей Великобритании каждую зиму порядка 20 000 человек погибает от болезней, вызванных морозами, не в состоянии оплатить отопление жилья.²

После краха СССР Россия столкнулась с масштабной и возрастающей проблемой бедности и неравномерного распределения доходов. Социальное расслоение дополнялось региональным, которому я посвятил этот обзор. В нашей стране выделилось небольшое количество успешных территорий, в которых концентрируется экономическая активность и массы населения живут относительно благополучно, тогда как значительная часть земель оказалась в состоянии глубокого упадка. В особенности это касается сельских территорий, где деградация экономики и разрушение инфраструктуры привели к люмпенизации большей части жителей. Такое ненормальное  положение исключает из цивилизованной жизни внушительную часть граждан и может стать угрозой политической устойчивости и целостности России.

Как было в СССР

И в позднесоветский период неравенство различных территорий по уровню жизни было весьма существенным. Это подтверждает статистика душевого оборота кооперативной и государственной розничной торговли. В среднем по РСФСР в 1980 году он составлял 1118 рублей, в Санкт-Петербурге, тогда еще носившим имя Ленинград, повышался в полтора раза (1528 рублей), а в Москве душевой торговый оборот более чем вдвое превышал среднероссийский уровень, достигая 2304 рублей.³ В число благополучных регионов с высоким душевым товарооборотом входили северные местности и Дальний Восток, развитие которых всячески субсидировалось государством. Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий округа могли похвастать душевым товарооборотом, превышавшим 1600 рублей, на Сахалине и в Магаданской области он превышал 2100 рублей.

На другом конце находились регионы центра и юга России. В Поволжье среднедушевой товарооборот составлял 930 рублей, на Северном Кавказе 908, а в Центрально-Черноземном районе всего 852 рубля. Наихудшим был уровень Дагестана и Чечни, где на человека приходилось всего 576 и 619 рублей товарооборота. В последующее десятилетие душевой товарооборот в стране увеличился наполовину, но диспропорции в его распределении сохранились.

Значительными были и различия в уровне жизни селян и горожан, разумеется, не в пользу первых. На одного селянина РСФСР в 1981 году приходилось всего 777 рублей торгового оборота, тогда как городские жители покупали в год товаров на 1 338 рублей, в 1,7 раза больше.⁴ Этот разрыв оставался постоянным и сохранился к 1990 году.⁵ Обитатели деревень потребляли вдвое меньше электричества, чем горожане.⁶ у них было существенно меньше бытовой техники, чем у обитателей городов: к 1990 году обеспеченность деревенских жителей телевизорами на четверть отставала от городского уровня, обеспечение морозилками и холодильниками было на 39% меньше городских показателей, стиральные машины у селян встречались на 15% реже, чем у горожан, а пылесосы на 55%.⁷

Большим был и разрыв в качестве сельского и городского жилья, даже в центральных областях страны. В конце 1970-х годов в Смоленской области только 6,1% сельского жилья было оснащено водопроводом, 4,2% — канализацией, 11,4%—центральным отоплением. Схожей была ситуация в Калужской области: 12,1% жилищ имели водопровод, 9,2% канализацию, 11% центральное отопление.⁸ В деревнях преобладали частные дома без удобств, тогда как в городах и поселках городского типа активнее возводилось общественное (кооперативное и государственное) жилье со сравнительно высоким уровне благоустройства. Впрочем, и то общественное жилье, что строилось в сельской местности, не обеспечивалось в должной мере базовыми коммуникациями: в 1980 году лишь 29% сельского общественного жилья имели водопровод против 90% в городах, канализацию – 22% и 88%, центральное отопление – 28% и 88% соответственно.⁹

Низкий уровень жизни и общественной инфраструктуры привел к тому, что уровень здоровья в деревнях был намного ниже, чем в городах. Общая смертность там на треть превышала городскую,¹⁰ младенческая смертность на российском селе в 1990 году была на 8% выше городской.¹¹ Однако, действовавшая в СССР система субсидий и социального обеспечения сглаживала территориальное неравенство. Демонтаж планового хозяйства привел к трагическим последствиям в первую очередь для самых бедных местностей, и до того находившихся в не лучшем положении.

Два десятилетия рыночных реформ: общее обозрение

В Советском Союзе директивные цены на сырье и транспорт были существенно ниже мирового уровня, а расценки на готовые изделия относительно выше. Экономисты отмечали, что моментальный переход на мировую структуру цен поставит в критическое положение перерабатывающие отрасли промышленности и сельское хозяйство, предоставив сверхприбыли немногочисленным сырьевым отраслям. Такой сценарий приводил к катастрофическому обнищанию населения и росту социального расслоения. Это и произошло в действительности, но сие вряд ли беспокоило устроителей реформ, рассчитывавших присвоить все выгоды этого процесса, списав издержки на общество.

В результате краха плановой системы России сложилась хозяйственная модель, базирующаяся на экспорте сырья, в первую очередь нефти. Внутренние механизмы развития атрофировались, а благосостояние населения критически зависит от валютных поступлений, которыми оплачиваются импортные товары, наполняющие внутренний рынок. В 1990-е годы, когда цены на черное золото находились на низком уровне, не превышая 25 долларов за бочку,¹² такая модель не могла не привести к сжатию экономики. Реальный ВВП России начал падение еще в 1989 году, а после краха СССР и перехода к свободным ценам его обвал принял неконтролируемый характер. В 1998 году, который стал самой глубокой точкой трансформационного кризиса, ВВП России по данным Всемирного Банка составил всего 56% от уровня 1989 года.¹³

Затем началось постепенное восстановление, и в 2007 году отечественный ВВП наконец превысил показатели 1989 года. Это произошло на длительной волне повышения нефтяных цен. Наступило золотое время для экспортеров топлива: стоимость черного золота, в 1998 году колебавшаяся в коридоре 12-14 долларов за бочку, в 2008 году преодолела рубеж в 140 долларов. Благодаря этому золотовалютные резервы Центрального банка выросли с 12 до 426 млрд. долл.¹⁴ Но последовавший в этом году мировой финансовый кризис обнажил уязвимость существующей модели хозяйствования. Нефтяные цены упали до 40 долларов, а ВВП России на 8%, восстановившись лишь к 2011 году, когда цена нефти превысила 100 долларов. В дальнейшем рост нашей экономики резко замедлился, а с 2014 года началось снижение реального ВВП, совпавшее с падением нефтяной цены вдвое.

Резкое изменение внутренней структуры цен вызвало кризис неплатежей и крах множества отраслей народного хозяйства. Радикально изменилась структура российской экономики, сместившись в сторону сырьевых отраслей и сферы услуг при упадке сельского хозяйства и обрабатывающей промышленности. Если ВВП России в 2010 году несколько превысил уровень 1989 года, а частное потребление в среднем выросло вдвое,¹⁵ то индекс промышленного производства находился ниже показателей 1970 года. До сих пор объем выпуска обрабатывающей индустрии не достигает и 80% от советского уровня.¹⁶

Радикальный слом хозяйственного уклада в 1990-е привел к глубокому падению доходов народных масс. К 1998 году реальные доходы населения составляли лишь 43% от уровня 1991 года, а заработные платы всего 27,2%.¹⁷ Эти проблемы усугублялись массовыми невыплатами и без того мизерных зарплат: в 1996-98 годах до 80% работников столкнулась с задержками в оплате труда, причем наихудшие показатели были у предприятий с низкими заработками.¹⁸

Последовавшее восстановление экономики вызвало повышение реальных доходов: к 2005 году они достигли уровня 1991 года.¹⁹ Но плоды экономического роста распределялись неравномерно. Рост заработной платы отставал от общего роста доходов, в котором большую долю занимали поступления от собственности и предпринимательской деятельности. Кроме того, в постсоветскую эпоху нормой стали теневые выплаты, составлявшие порядка четверти от всех доходов населения.²⁰ Если средняя зарплата с добавлением теневых выплат превысила советский уровень в 2006 году, то легальные, белые зарплаты преодолели этот рубеж лишь в 2010 году.²¹

Постсоветская эпоха стала временем радикального роста неравенства. Коэффициент Джини, распространенный измеритель уровня неравенства, в позднесоветский период составлял 23-26 пункта, что соответствовало уровню Западной Европы, а после крушения страны он взлетел до 40 пунктов и выше, что существенно превышает показатели большинства развитых стран. Уже в первый год после перехода к свободным ценам индекс Джини взлетел с 25,6 до 32,7.²² Дальнейшая динамика уровня неравенства вызывает дискуссии. Всемирный банк считает, что коэффициент Джини в России к 1996 году вырос до пика в 46,1 пунктов и потом начал плавно снижаться, колеблясь в пределах 37,1-42,3 пунктов.²³ Статистика Росстата показывает, что он вырос до 40,9 в 1994 году, а затем колебался в промежутке от 38,7 в 1995 году до 40,3 в 2003 году и 42,2 в 2009, после чего началось малозначительное снижение.²⁴ Исследование Пикетти с соавторами показывает еще более мрачную картину, в которой Джини доходил до пика в 64 пункта в середине 1990-х, снизившись затем до уровня в 54-56 пунктов. Если расчеты Пикетти верны, уровень неравенства в России сопоставим с показателями таких латиноамериканских стран, как Мексика и Бразилия.²⁵ Исследователи неоднократно отмечали, что цифры Росстата, базирующиеся на выборочном обследовании домохозяйств, не отражают в полной мере масштабов роста неравенства, так как не учитывают самые бедные и богатейшие слои населения.²⁶

Хотя экономический подъем 2000-х увеличил реальные доходы населения, он принес серьезные дивиденды в первую очередь богатейшим гражданам. К 2011 году реальные доходы верхней квинтили были вдвое выше советских, а у следующей за ней превысили советский уровень на четверть. В то же время 40% беднейших россиян зарабатывали существенно меньше, чем в советскую эпоху.

Это подтверждает и статистика распределения национального дохода. Доля двух нижних квинтилей в нем упала с 24,7% до 15,1% с 1990 по 2011 годы, и в дальнейшем существенно не менялась. Зато верхняя квинтиль, в 1990 году получившая 32,7% всех денежных доходов населения, к 2011 году нарастила свою долю до 47,4%.²⁷ Экономические неурядицы, начавшиеся в 2014 году, не изменили распределение доходов существенным образом, но самым негативным образом сказались на их размерах. В 2017 году реальные доходы населения были на 19,2% ниже докризисного уровня, что привело к падению оборота розничной торговли на 19,4%.²⁸

Следует заметить, что статистика реальных доходов не отражает в полной мере обеднение низших слоев. Серьезный ущерб беднякам нанесло изменение структуры потребительских цен, перевод субсидируемых и социальных отраслей на рыночные рельсы. Особенно болезненным оказался рост коммунальных платежей, которые невозможно снизить переходом на худший тип потребления, как в случае с питанием. Как выражаются экономисты, такие расходы неэластичны по спросу. Если в 1990 рабочие и служащие тратили на обслуживание жилья всего 2,5% семейного бюджета, а колхозники и вовсе 1,7%,²⁹ то к 1998 году затраты на обслуживание жилья составили 5,2% от расходов среднего домохозяйства,³⁰ а к 2011 году возросли до 11,3% от семейного бюджета.³¹ К 2016 году беднейшая дециль тратила на жилищные услуги 15,2% своего бюджета, а богатейшая всего 9,2%.³²

Региональное неравенство: две России

Крах Советского Союза перепахал экономический ландшафт, радикально изменив территориальное распределение хозяйственной активности. Этот процесс отразился на динамике искусственного освещения за десятилетие 1993-2003 годов, поскольку яркость электрических огней тесно связана с масштабами и развитием экономики.

Динамика искусственного освещения в европейской части бывшего СССР в 1993-2003 годах

При взгляде на европейскую часть страны прежде всего бросается в глаза контраст между вспыхнувшей Москвой и потускнением больших площадей на окраинах. Петербург, второй по величине город страны, сохранил светимость. А вот по южной части России экономические неурядицы, на которые наложился эффект от мятежа в Чечне, нанесли особенно сильный удар.

Динамика искусственного освещения в азиатской части бывшего СССР в 1993-2003 годах

Упадок захватил и большую часть поселений зауральской части России. Исключением оказались нефтяные разработки Ханты-Мансийского округа и город Новосибирск, крупнейший транспортный узел региона. Не потускнел и Кузбасс, угольные месторождения которого оставались важным источником валютных поступлений, несмотря на тяжелое положение в отрасли.

Резкий рост регионального неравенства в постсоветский период подтверждается и статистикой. Менее чем через год после либерализации цен разница денежных доходов у жителей беднейшего (Дагестан) и богатейшего (Магаданская область) региона страны выросла с 3,2 до 4,9 раз.³³ Вследствие освобождения цен покупательная способность рубля сильно отличалась в разных местах. При пересчете на стоимость набора продуктов питания в 1992 году наилучшие заработки были в нефтедобывающей Тюменской области, где средний работник мог купить 7 наборов, а наихудшие – в областях юга и центра России, Туве и на Северо-Западе, где заработок покрывал покупку лишь двух таких наборов.³⁴ Основную роль в усилении региональной дифференциации сыграла огромная разница в доходах отраслей, возникшая после освобождения цен: в некоторых случаях работники монопольных и экспортных отраслей могли зарабатывать в 10-20 раз больше сотрудников предприятий, работавших на внутренний рынок.³⁵ В целом, наибольший ущерб от краха плановой системы понесли регионы с промышленной специализацией, потерявшие рынки сбыта и пострадавшие от изменения структуры цен, и отсталые территории, лишившиеся субсидий со стороны центра. В наилучшем положении оказались местности, поставлявшие на мировой рынок минеральное сырье и металлы.³⁶ Столица, чья промышленность тоже испытывала тяжелый кризис, менее всего пострадала от коллапса экономики, так как вбирала в себя средства сырьевого экспорта через государственные и корпоративные структуры.

К 1998 году, низшей точке экономического спада, региональная дифференциация достигла пиковых значений. Москва, на которую в 1990 году приходилось 12% розничного оборота России, теперь поглощала 28%.³⁷ В 1990 году на москвича приходилось вдвое больше товарооборота, чем в среднем по стране, а к 1998 году – уже в 4,8 раз. Этот стремительный взлет сопровождался относительным упадком других, ранее благополучных местностей. Просел даже Петербург, второй город страны: на 1990 год его подушевой розничный оборот превышал среднероссийский уровень на 29%, а в 1998 – всего на 14%.³⁸

Оттянув на себя почти треть общероссийской торговли, столица радикально исказила распределение богатств и обескровила большую часть регионов России. При нормальном распределении большая часть регионов примерно соответствовала бы среднероссийскому уровню – где-то чуть ниже, где-то несколько выше. Это, хотя и далеко не идеально, соблюдалось в советское время. Новая экономическая реальность оказалась совсем иной. В ней большая часть территории страны парадоксальным образом оказалась ниже среднего уровня, поднимавшегося за счет торговых оборотов столицы, и, во много меньшей степени, нескольких других удачливых регионов. Таким образом, смысл среднего показателя выхолостился и потерял значение, не отражая уровня жизни на большей части российских земель.

Это отчетливо видно при разбивке субъектов федерации по федеральным округам. В 1990 году в трех из семи округов розничный оборот на жителя несколько превышал среднероссийский уровень, в четырех – отставал. Причем, отставание было не слишком большим, в самом неблагополучном случае на 18%. К 1998 году все округа, за исключением Центрального, упали ниже среднероссийского уровня. Но и в Центральном превышение создавала Москва, жители остальных регионов сильно отставали от среднего показателя. Во всех округах отставание от виртуальной средней усилилось. Особенно большой ущерб понес Южный округ, где проходили беспорядки и боевые действия.

Упадок затронул даже ранее успешные регионы, специализировавшиеся на производстве сырья и отличавшиеся в советское время большими объемами розничного оборота. Из шести наиболее благополучных территорий такого рода к 1998 году две опустились ниже среднероссийской отметки, две сильно просели, а поднялась лишь Якутия и Тюменская область, включавшая богатые нефтегазовые месторождения Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого округов. Если учесть, что и уровень цен в северных и дальневосточных регионах поднялся много выше среднероссийских показателей, их положения покажется еще более удручающим. Еще печальнее обстояли дела в регионах, которые и в советское время числились в аутсайдерах. Как выразилась Наталья Зубаревич, это была одна из групп “ушибленных максимально… Промышленность там при первом же испытании кризисом посыпалась — осталось 25-30 % от того, что было в советское время”.³⁹ Если в 1990 году шесть самых неблагополучных территорий отставали от среднероссийского уровня примерно на треть, то к 1998 году отставание возросло до катастрофических 59-82%. В 1990 году розничный оборот, приходившийся на жителя Москвы, лишь в три раза превышал показатели самого неблагополучного региона страны, Агинского Бурятского АО. В 1998 году малопочетное место аутсайдера заняла Чечня, опаленная и разрушенная войной. Теперь разрыв между жителями Москвы и самого бедного региона вырос до 44,3 раз. Впрочем, и незатронутый войной Агинский Бурятский АО теперь отставал от Москвы в 27 раз. Диспропорции между уровнем богатых и бедных регионов выросли до крайностей, неизвестных в позднесоветскую эпоху.

Любопытным исключением из общей картины упадка оказалась Самара. В позднесоветскую эпоху розничный оборот, приходившийся на жителя области, слегка отставал от среднероссийского уровня, а к 1998 году он превысил уровень страны на 65%. Лишь Москва и Ямало-Ненецкий округ могли похвастать лучшими показателями. Возможно, этому способствовала высокоразвитая нефтехимия и нефтедобыча, доставшиеся области в наследство от СССР, и выгодное географическое положение.

Итак, по статистике розничного товарооборота прослеживается формирование двух полюсов российской экономики. На первом, благополучном, столичные мегаполисы и наиболее успешные ресурсоэкспортирующие регионы. А на втором – полюсе нищеты собрались окраинные регионы, где сырьевых запасов не было, либо доходы от них уходили, не оставаясь на местах, как в Читинской области. Гипертрофированное развитие столичных мегаполисов в это время не оказывало большого позитивного влияния даже на близлежащие территории. И Ленинградская, и Московская области не относились к числу особенно благополучных регионов. Более того, мегаполисы оттягивали часть покупателей, торгового оборота и налоговых поступлений из этих территорий, ограничивая развитие местной экономики.

При взгляде на карту неравномерность экономического развития страны проявляется еще ярче. Лишь в 13 регионах, суммарное население которых едва превышало 26,2 млн.чел., душевой торговый оборот превосходил среднероссийский. Остальные территории, числом 76, на которых обитало свыше 120,4 миллионов сограждан, показывали результаты хуже среднероссийских. Как оказался возможен такой парадокс, когда больше 3/4 регионов недотягивают до уровня, считающегося средним по стране?

Объяснение простое. Среднероссийский показатель завышался благодаря огромному обороту столицы. В 1998 году на москвича пришлось почти впятеро больше торгового оборота, чем на среднестатистического россиянина. Душевой торговый оборот столицы был в 4,2 раза больше, чем в Санкт-Петербурге, втором по значению городе страны, в 6,3 раза превышал показатели относительно благополучной Свердловской области. Отрыв же от бедных и депрессивных регионов был астрономическим: в 7,7 раз от Челябинской области, в 10,6 раз от Мордовии, в 25,6 раз по сравнению с Ингушетией и в 44 раза относительно Чечни, пострадавшей от мятежа и боевых действий. Следует также учитывать, что в северных регионах, а это большая часть относительно благополучных территорий, уровень цен чрезвычайно высок из-за сложностей доставки товаров и дороговизны коммунальных услуг, что завышает цифры торгового оборота.

Ситуация с распределением заработной платы и доходов, пусть и в более мягкой форме, повторяет распределение розничной торговли. Богатейший регион опережал беднейший по доходам в 14,4 раза,⁴⁰ а по зарплатам в 10,6 раз.⁴¹

Географическое распределение доходов несколько отличалось от распределения заработков. Если по общим доходам, как и по торговому обороту, несомненным лидером была Москва, чей уровень вчетверо превосходил среднероссийский, то по зарплатам Москва превосходила Россию лишь в 1,4 раза. Значит, основная часть средств, наводнявших столицу, в 1998 году поступала в виде доходов на капитал, а работникам доставалась лишь небольшая доля. Очевидно, деньги поступали в столицу через федеральные структуры в виде доходов компаний, чьи головные офисы находились в Москве, и в форме налогов, которые легальными и нелегальными путями уходили к частным предприятиям, связанным с государственными структурами.

Лидерами в заработной плате в то время, как и сейчас, были северные сырьевые регионы – Тюменская область, Якутия, Таймырский АО, Чукотка и некоторые другие. Значительная часть работников в этих краях представлена сезонными рабочими, которые тратят большую часть средств не по месту работы, а привозят их к себе домой. Благодаря этому деньги из сырьевых территорий частично переходили в более бедные регионы, поставлявшие рабочую силу северным предприятиям.

Начавшееся после 1998 года восстановление российской экономики несколько уменьшило уровень неравенства. Часть потока нефтедолларов через механизмы государственного перераспределения ушла в бедные территории. Капиталы, накопившиеся в столице, искали применения за ее пределами. В результате началось сближение регионов по уровню экономического развития. Разброс в средней зарплате опустился с 11,6 до 4,5 раз, а по обороту розничной торговли с 44,3 до 7,8 раз.

Невзирая на определенное смягчение, территориальное неравенство в России оставалось и остается очень высоким. Согласно исследованию Национального бюро экономического анализа США, проведенному в 2013 году на выборке из 82 государств, наша страна заняла третье место по разнице подушевого ВВП регионов-лидеров и аутсайдеров. Ситуация была хуже лишь в Венесуэле и Таиланде. В России разница составила 25,4 раза против 2,3 в США, 5,6 в КНР, 8,8 в Индии и 17,2 в Индонезии.⁴² Разброс между крайними показателями у нас много выше, чем между основной массой территорий. Разница между подушевым ВРП региона, располагавшегося в 75 процентили от территории в 25 процентили составляла лишь 1,7 раза. Это меньше американских (1,2) или индонезийских (1,5) показателей, но уступает Китаю, где аналогичные регионы различаются в 1,9 раз, и Индии, где разброс достигает 2 раз.⁴³ Исследователи ВШЭ отмечали, что “преобладание вклада региона проживания по сравнению с индивидуальными различиями” в неравенство “продолжает восприниматься населением как несправедливое и демотивирующее, а значит, оказывает в целом негативное воздействие на экономический рост”.⁴⁴

Показательно, что некоторое сокращение региональной дифференциации не привело к существенному рассредоточению капитала, центры деловой активности так и остались в Москве. В 2017 году из десятки крупнейших по обороту частных компаний страны пять располагали штаб-квартиры в столице, одна в Московской области. Из сотни крупнейших частных предприятий в столице зарегистрированы 63.⁴⁵ Если же учесть государственные корпорации, то в десятке крупнейших компаний лишь две (краснодарский “Магнит” и сургутский “Сургутнефтегаз”) не базируются в столице. А из 500 крупнейших фирм в Москве зарегистрировались 390 или почти 4/5 от их числа.⁴⁶

Несмотря на тенденцию к снижению, частично связанную с ликвидацией самых бедных субъектов федерации и их слиянием с более крупными и благополучными образованиями, региональное неравенство в уровне жизни и экономического развития все еще остается очень высоким. Например, у Ямало-Ненецкого АО подушевой ВВП доходит до 3 670 257,6 рублей,⁴⁷ а медианная зарплата составляет 58,6 тыс.руб. и почти четверть работников зарабатывает больше 100 тысяч.⁴⁸ На другом полюсе российской экономики расположилась Ингушетия с подушевым ВВП 106 756,6 руб., что в 34,4 раза меньше, чем у региона-лидера. Медианная зарплата в Ингушетии составляет всего 15,3 тыс.руб., и лишь 0,8% занятых зарабатывает больше 100 тыс.руб, тогда как 25,6% получает меньше 10 тысяч. Между этими регионами, представляющими полюса благополучия и нищеты российской экономики, разверзлась глубокая, почти непреодолимая пропасть.

Чтобы оценить нынешние масштабы регионального неравенства нашей страны в международной перспективе, я использовал региональные данные душевого ВВП крупнейших стран мира за последние годы. Чтобы сопоставление было возможно корректным, в выборку попали протяженные и населенные государства с большим числом территориальных единиц. Из западных стран в список вошли США, крупнейшее по численности населения государство западного мира с большой протяженностью земель, и Япония, которая много меньше по территории, но плотно заселена. Я включил в выборку и три населеннейшие страны Азии – Китай, Индию и Индонезию, и крупнейшие страны Латинской Америки – Бразилию и Мексику. Для более полной картины я показал разброс не только между самыми худшими и лучшими регионами этих государств, но и разницу в уровнях средних по уровню благополучия и бедности территориальных единиц, 25 и 75 процентили.⁴⁹

При всех различиях в конфигурации территориальных единиц и разбросе в уровне цен внутри государств, что завышает показатели территориальной дифференциации, эти подсчеты дают серьезную пищу для размышлений.

Статистика указывает на астрономический разрыв душевого ВВП между регионами-аутсайдерами и богатейшими территориями нашей страны. Разница между ними выше, чем даже в Китае – стране, славящейся диспропорциями территориального развития. Если беднейшие регионы России уступают по душевому ВВП беднейшим территориям Китая и Бразилии, слегка превосходя индонезийские, то богатейшие области нашей страны опережают даже американские и японские территории. Таким образом, территориальное неравенство в России остается аномально высоким по международным меркам, и эта ситуация не изменилась со времени американского исследования восьмилетней давности.

Разрыв в экономическом развитии регионов России намного выше, чем даже в Евросоюзе, который не является полноценным государством и включает в себя как крайне бедные румынские и болгарские земли, так и богатейшие западноевропейские мегаполисы. Если взять 98 основных субрегионов первого уровня региональной номенклатуры (Nomenclature des Unites Territriales Statistique), то разница в душевом ВВП между беднейшей территорией ЕС – северо-восточной Болгарией, и богатейшим Люксембургом составит 17,8 раз в номинальном выражении и 7 раз при корректировке на уровень цен. А разница между регионами из 25 и 75 процентилей Евросоюза составит 2 раза при сравнении номинальных подушевых ВВП и 1,6 раз при пересчете по паритету покупательной способности.⁵⁰

Замечательно и то, что экстремальный разрыв между лидерами и аутсайдерами сочетается с умеренной дифференциацией у середняков. Разброс между среднеблагополучными и не очень бедными регионами, между 75 и 25 процентилью, в нашей стране не превышает китайский и меньше показателей Индии и Бразилии. В рамках России наблюдаются и беспрецедентные различия между крайними точками регионального богатства, и относительно равномерное его распределение у основной массы субъектов федерации.

Конечно, такие расчеты по номинальному ВВП связаны с неточностями. Уровень цен в регионах существенно отличается, достигая двухкратной разницы между Ингушетией и Камчатским краем.⁵¹ Кроме того, при пересчете рублевого душевого ВВП по паритету покупательной способности тот оказывается на четверть меньше показателей всемирного банка.⁵² Но и при поправке на уровень цен разница в душевом ВВП Чечни, которая вытесняет Ингушетию с позиции самого отсталого субъекта России, и Ненецкого АО, богатейшего нефтедобывающего региона страны, достигает 34,8 раз.⁵³ Это много выше, чем в других крупнейших и населеннейших государствах планеты, по которым доступна корректная статистика. Если богатейшие субъекты России по душевому ВВП далеко опередили самые богатые государства, то беднейшие территории находятся на уровне отсталых стран Третьего мира.

География размещения богатых и бедных регионов проста. Лидеры по душевому ВВП – столицы и пристоличные земли, малонаселенные территории, поставляющие на мировой рынок минеральное сырье, а также небольшое число регионов, чья обрабатывающая индустрия успешно встроилась в современную экономику, как в Свердловской и Липецкой областях. Пояс самых отсталых регионов, достойных сравнения с Пакистаном и Нигерией, протянулся по Северному Кавказу, недалеко от которого расположились и недавно присоединенные территории Крыма. Впрочем, большая часть Поволжья и центра европейской части России выглядит ненамного лучше. Свой пояс бедности есть и в Сибири, несмотря на ее, в целом, относительно высокий уровень. Наихудшие показатели у периферийных регионов – Алтая и Тувы с Бурятией. Ненамного лучше ситуация в Забайкалье, Приамурье и Приморье.

В трех беднейших региональных группах живут 70,3% россиян, тогда как в трех благополучных порядка 29,7%. Основная масса жителей нашей страны, порядка 80,5 миллионов человек, живет в местностях, где на человека приходится $10-20 000 ВВП. Такой уровень типичен для Третьего мира, а отнюдь не для клуба развитых государств, на место которых претендует Россия.

Разница в хозяйственной структуре богатейших и беднейших регионов бросается в глаза даже при поверхностном рассмотрении. Чтобы выделить основные различия, я взял региональные данные по доли в ВВП основных отраслей материального производства и сферы услуг. Родственные отрасли я свел в более крупные группы. Так, сельское и лесное хозяйство вместе с рыболовством объединились под категорией добычи органического сырья. Сферы, дающие малую долю в ВВП, такие как производство и распределение коммунальных услуг, гостиничная и ресторанная деятельность, не попали в график, так как они не оказывают серьезного влияния на общую картину.

Из отраслей материального производства ярче всего видна прямая зависимость душевого ВВП от роли, которую играет в региональной экономике добывающая промышленность. Причем, в графике эта зависимость даже недооценена, так как в него включены и столичные области, где месторождения минерального сырья практически не разрабатываются. В сельском хозяйстве обратная ситуация: его роль возрастает у беднейших субъектов федерации. А вот обрабатывающая промышленность, которая в нормальных условиях является двигателем научно-технического прогресса, не оказывает видимого влияния на региональное богатство. Ее значение в большинстве региональных групп отличается несущественно, снижаясь лишь у самых богатых и самых бедных территорий, где ее оттесняет в первом случае добывающая индустрия, а во втором сельское хозяйство.

Интересно, что роль торговли в ВВП регионов практически не зависит от их благосостояния. Правда, среднероссийский показатель здесь выше, чем во всех региональных группах. Этот парадокс связан с тем, что по данным Росстата лишь у 15 регионов из 85 доля торговли в региональной экономике выше, чем в целом по России, и эти регионы разбросаны как по благополучным группам (столицы и Свердловская область), так и среди бедных категорий, в которые попали республики Северного Кавказа и ряд других небогатых территорий.

Доля сферы услуг, которая в нашей статистике соединена со сдачей недвижимости в аренду, тоже практически не зависит от регионального богатства. Лишь среди субъектов федерации с душевым ВВП в $20 000 – 25 000 роль этого сектора существенно возрастает благодаря Петербургу с его перегретым жилищным рынком. Москва, где роль этого сектора аномально высока – почти вдвое выше среднероссийской, вероятно, тоже вследствие высоты жилищной ренты – попала в категорию из 8 самых богатых регионов и не смогла существенно повлиять на общегрупповой показатель. В большинстве регионов, в том числе и благополучных, сфера услуг и сдача жилья в аренду не играет особой роли, и лишь в 10 субъектах превышает среднероссийский уровень.

Иная картина наблюдается в сфере государственного управления и связанном с ним, по преимуществу государственном, секторе медицины и образования. Их роль существенно возрастает в самых бедных регионах, понижаясь в остальных группах. Вероятно, это отражает федеральные трансферты, поддерживающие эти сферы в минимально работоспособном состоянии. Кроме того, тревожная ситуация на Северном Кавказе, в котором крайне низкий душевой ВВП, побуждает тратить больше средств на обеспечение полицейских структур.

Конечно, ВВП далеко не в полной мере отражает благосостояние жителей регионов, поскольку далеко не весь валовой продукт идет на зарплаты и социальные пособия местных жителей. Значительная часть ВВП перераспределяется через частные и корпоративные структуры, причем в разных направлениях. Лучшее представление о дифференциации уровня жизни федеральных субъектов дает средняя зарплата.

Неравенство заработков во всех крупнейших странах мира, по которым есть полные данные, намного меньше, чем неравномерность душевого ВВП. Но и в этом случае региональное неравенство в России существенно больше, чем в других государствах. Основным фактором неравенства в уровне зарплат выступала отраслевая специализация регионов и, в случае со столичными городами, их политическая роль. В 2017 году в десятку богатейших регионов по уровню зарплаты, за вычетом столичных регионов, попали только северные территории, специализирующиеся на добыче топлива и других видов минерального сырья, а также выплавке металлов.⁵⁴

Лучше, чем номинальный заработок, уровень благосостояния отражает медианная зарплата,⁵⁵ поделенная на региональный прожиточный минимум. Несмотря на некоторую разницу потребительских корзин, из которых состоят прожиточные минимумы в разных местностях, это простой и относительно надежный способ соотнести денежные доходы с уровнем цен. А это очень важно, поскольку в регионах Крайнего Севера с высокими номинальными заработками цены на продовольствие и коммунальные услуги тоже весьма велики и съедают внушительную часть доходов.

Следует особо оговориться, что прожиточный минимум это минимум физиологического выживания, не обеспечивающий полноценной жизни. Причем, реальные цены, по крайней мере, на продовольственные товары могут быть существенно выше, чем это предусмотрено прожиточным минимумом.⁵⁶ Поскольку при существующей методологии стоимость необходимых услуг и промтоваров не рассчитывается отдельно, а просто берется равным стоимости продуктовой корзины (по 50% на промтовары и на услуги ),⁵⁷ то прожиточный минимум серьезно занижает уровень нищеты. Реальному порогу бедности соответствует цифра минимального потребительского бюджета, который “представляет собой стоимость сбалансированного набора продуктов питания, товаров длительного пользования, налогов, услуг, необходимых для поддержания активного физического состояния человека и воспроизводства рабочей силы”.⁵⁸ В Татарстане он в 2015 году на 73% превышал региональный прожиточный минимум.⁵⁹ В Новосибирской области на 2017 год минимальный бюджет составлял 21,3-21,7 тыс. руб. в месяц против 10,7 тыс. руб. усредненного прожиточного минимума.⁶⁰ Таким образом, не будет преувеличением сказать, что официальный минимум занижает необходимые нужды людей примерно вдвое. Но, поскольку Росстат не публикует минимальных потребительских бюджетов по регионам, нам остается использовать цифры прожиточного минимума, помня об их недостатках.

Воспользовавшись данными рейтинга региональных зарплат от РИА, я сгруппировал регионы на четыре категории по уровню жизни.⁶¹ В богатейших территориях медианная зарплата втрое превышает прожиточный минимум. Таких в России всего 5: Петербург с Ленобластью и три богатейших сырьевых региона. Даже Москва слегка недотягивает до этого уровня, попадая в группу тех сравнительно благополучных регионов, где медианный заработок превосходит прожиточный минимум в 2,5-3 раза.

В большинстве российских территорий, которых следует отнести к середнякам, медианный заработок составляет 2-2,4 прожиточных минимума, лишь незначительно превышая минимальный потребительский бюджет. То есть, почти у половины населения этих земель, зарабатывающей меньше медианы, доходы недотягивают до необходимого минимума, что приводит к постепенному истощению человеческого организма и социальной деградации. Такая ситуация наблюдается в 42 федеральных субъектах, суммарно насчитывающих 74,2 миллиона жителей. Это половина населения России.

Наконец, те территории, в которых медианная зарплата не доходит даже до 2 прожиточных минимумов, я отнес к бедным. В таких местностях средний работник не получает средств, необходимых для поддержания нормальной и здоровой жизни. Совокупно в бедных субъектах проживает 22,2 миллиона человек. Эти регионы расположены в основном на юге и в центре европейской части России. По преимуществу, это территории, лишенные крупных агломераций и месторождений сырья, находящиеся на отдалении от мощных товарно-транспортных потоков.

В двух благополучных региональных группах проживает порядка трети населения России, а 2/3 приходится на небогатые и бедные субъекты федерации. Географическое распределение регионов по заработкам близко к распределению по душевому ВВП, но не вполне совпадает с ним. Так, Красноярский край и Якутия отличаются высоким душевым ВВП, но медианные заработки там лишь в 2,4 раза больше прожиточного минимума, тогда как в Иркутской области с меньшим душевым ВВП – в 2,7 раз. Это лишняя иллюстрация того, что ВВП далеко не лучший показатель жизненного уровня населения. Внушительная его часть может уходить узкой группе крупнейших предпринимателей и незначительной части высокооплачиваемых работников, трудоустроенных на экспортных предприятиях.

Реальный уровень заработков, как и душевой ВВП, во многом обусловлен отраслевой структурой региональных экономик. Большая часть регионов с высоким благосостоянием населения отличается большими масштабами добычи минерального сырья и продуктов первичной переработки. Так, Ямало-Ненецкий АО, территория с наилучшим соотношением заработков к прожиточному минимуму по стране, добыл 79,5% всероссийской выработки природного газа и 5% нефти.⁶² В Ханты-Мансийском округе в 2016 году нефтяники выкачали 43,7% общероссийской добычи черного золота, к которым Татарстан добавил 6,4% и 3,3% Сахалин.⁶³ В Кемеровской области добывают 59% отечественного угля,⁶⁴ а Иркутская область относится к числу основных производителей алюминия, выплавив в 2014 году 1 399 тыс.т. или 40% от общероссийской выработки.⁶⁵

Зависимость регионального благосостояния от роли добывающей индустрии очень велика. Чтобы ее подчеркнуть, на графике я отделил столичные регионы от других благополучных территорий. График основан на региональных данных по структуре ВВП, из которых вычислено среднее арифметическое по региональным группам. Малозначимые отрасли не учитывались, поэтому сумма долей показанных здесь сфер народного хозяйства дает меньше ста процентов.

За исключением столиц и пристоличных областей, мы наблюдаем прямую зависимость между ролью добычи минерального сырья в местной экономике и уровнем реальных заработков. Обратная зависимость величины зарплат от значения отраслей, добывающих органическое сырье – сельского и лесного хозяйства, а также рыболовства – распространяется и на столичные регионы. Любопытно и то, что нет сколько-нибудь определенной связи заработков с ролью в местной экономике обрабатывающей индустрии.

Статистика показывает, что благополучие столичных регионов обусловлено центральным положением в системе финансовых потоков. Товарное производство, включая обрабатывающую промышленность, занимает относительно скромную роль в их экономике: 22,5% ВВП против 33,6% в целом по стране. Зато очень велика роль торговли и сферы услуг, на которые приходится 41,5% экономики столичных регионов, тогда как среднероссийский показатель составляет лишь 31,5%.⁶⁶ Если же исключить пристоличные области, взяв только федеральные мегаполисы, то картина станет еще резче: в Москве 56% ВВП приходится на торговлю и сферу услуг, а в Петербурге 44,9%. Учитывая, что в сферу услуг статистика включает и сдачу жилья внаем, очевидно, что высота жилищной ренты в перегретых рынках столиц немало раздувает показатели местного ВВП. Интересно, что за пределами столиц корреляция между благосостоянием и долей сферы услуг и торговли в ВВП скорее обратная. Наибольшую роль эти виды хозяйственной активности играют в беднейших субъектах федерации и у середнячков (22,3% и 23% соответственно), а в благополучных регионах совокупная доля торговли и сферы услуг в ВВП падает до 19,1%, а у богатейшей тройки и вовсе до 12,3%.

В других сферах нематериальной экономики сходная картина, за пределами столиц они играют сравнительно большую роль на бедных территориях. Это отчетливо видно на примере здравоохранения и образования, как и сферы государственного управления и охраны порядка. Как ни странно, даже в столицах эти сектора не занимают большую долю в ВВП, хотя они развиваются преимущественно за счет бюджетного финансирования, а бюджетная ситуация в столицах намного благоприятнее среднероссийской. Зато в когорте беднейших регионов ситуация иная: на государственное управление и полицейские структуры там приходится вдвое большая доля ВВП, чем в среднем по России, а в сфере образования и медицины превышение над российским уровнем составляет 2/3.

В правоохранительной деятельности это частично связано с беспокойной обстановкой на Северном Кавказе, что побуждает государство усиленно финансировать полицейские структуры в этом регионе, в котором все федеральные субъекты относятся к беднейшей категории по медианным заработкам. Впрочем, это не объясняет высокой доли силовых и государственных структур в ВВП Тувы (20,5%) и Республики Алтай (14,8%), где это, вероятнее всего, связано с крайне низким уровнем развития других сфер экономической активности. Так же объясняется и неожиданно высокая роль здравоохранения и образования в экономиках бедных регионов: в условиях общего упадка хозяйственной жизни эти сферы, получающие какие-никакие бюджетные трансферты, увеличивают свою долю среди прочих отраслей, не связанных с финансовыми потоками государства и влачащих еще более жалкое существование.

Что касается внестоличной части богатейших территорий – это всего три федеральных субъекта, Сахалин, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий АО – то в их экономике крайне высокую роль играет добыча минерального сырья, а именно нефти и природного газа. Остальные сферы хозяйственной активности там представлены много слабее, чем в среднем по стране. Из 13 благополучных регионов второго эшелона в семи (Коми, Иркутская, Кемеровская и Магаданская область, Чукотка, Татарстан и Ненецкий АО) имеется мощная добывающая промышленность, создающая больше 1/5 местного ВВП. Помимо того, в этой категории присутствуют четыре региона с мощной обрабатывающей промышленностью, которая приспособилась к современным экономическим условиям: в Белгородской, Тульской, Калужской и Свердловской областях она дает от 20% до 40% ВВП, а в Татарстане, который соединяет добычу нефти с мощной промышленностью, 18,7%. Лишь у двух федеральных субъектов, относящихся к категории благополучных и не входящих в столичные агломерации, нет ярко выраженной специализации в материальном производстве. Это Тюменская область, где добывающая промышленность развита слабо в сравнении с входящими в нее автономными округами, и Мурманская, которая выделяется разве что масштабами местного рыболовства, производящего более 1/10 местного ВВП. Но и в этих областях извлечение минерального сырья вносит больший вклад в экономику, чем в среднем по России.

Следует оговориться, что специализация местной экономики на выпуске минерального сырья не является гарантией высокого уровня благосостояния. Так, в Красноярском крае, лидере в добыче медной руды и втором по величине производителе алюминия в стране, одном из важных центров выплавки меди, никеля и других цветных металлов, уровень медианных заработков не слишком высок, составив всего 2,4 прожиточных минимума. Среди регионов со средним уровнем заработков есть четыре субъекта, у которых доля обрабатывающей индустрии в ВВП более чем вдвое превышает общероссийскую: Якутия (51,6%), Томская область (27,3%), Удмуртия (23,2%) и Оренбургская область (34,6%). К ним примыкает Красноярский (19%) и Пермский (16,9%) край, причем в них весьма развита обрабатывающая индустрия, создающая свыше 30% местных ВВП. Есть два региона с развитой добычей минерального сырья и среди бедняков, Тувы и Астраханской области. У них эта отрасль создает 18,9% и 28,2% ВВП при медианном заработке всего в 1,8-1,9 прожиточных минимума.

Частично такая картина связана с принятой мной границей благополучие. Красноярский край и Якутия с медианной зарплатой в 2,4 прожиточных минимума лишь слегка недотягивают до порога благополучия, и при небольших колебаниях прожиточного минимума смогут перейти этот рубеж. Но другие сырьевые регионы служат хорошим примером опасности подобной специализации и грозным предупреждением для всей российской экономики, чрезвычайно зависимой от экспорта топлива и минералов.

Как известно, в сырьевых отраслях с особой силой действует принцип убывающей отдачи. При прочих равных условиях расширение добычи ведет к исчерпанию легкодоступных месторождений и увеличению издержек, которое съедает большую часть выгоды от роста производства. Это отличает сельское хозяйство и добывающую промышленность от обрабатывающей индустрии, где увеличение масштабов производства часто ведет к снижению издержек на единицу выпуска, так называемому положительному эффекту масштаба.

Принцип убывающей отдачи начал неумолимое действие во многих наших сырьевых регионах. Так, в нефтедобыче Томской области “обострились вопросы со сложными геологическими условиями, стремительным ростом издержек, которые влекут снижение экономической отдачи от нефтегазового сектора”.⁶⁷ Как отмечают журналисты влиятельного делового издания “Эксперт”, пик нефтедобычи “на существующих месторождениях Томской области пройден, а в среднесрочном периоде будет продолжаться тренд снижения добычи”.⁶⁸ В Удмуртии, где нефть начали качать еще в 1969 году, серьезные проблемы вызывает “высоковязкая нефть и сложные физико-геологические условия разработки большинства месторождений”, которые требуют применения сложных методов добычи.⁶⁹ В Самарской области, где нефтяная промышленность появилась еще до Великой отечественной, сейчас большая часть месторождений “находится в заключительной стадии разработки” и “истощенность нефтяных пластов на них достигает 90%”.⁷⁰ Аналогичная история произошла и в Башкирии, где в 1967 году извлекли рекордные 47,8 млн. тонн черного золота,⁷¹ а в 2016 году нефтедобыча не доходила и до половины этих объемов.⁷² Как сообщают ученые, в республике “около двух третей месторождений вступило в позднюю и почти одна треть – в завершающую стадии разработки, для которых характерны снижение дебитов скважин”, а “средняя выработанность начальных извлекаемых запасов по всей Башнефти приблизилась к 80%”.⁷³ Если в прошлом Башкортостан был одним из лидеров советской нефтедобычи, то сейчас добывающая промышленность перестала играть в местной экономике серьезную роль и дает меньше 4% ВВП. Добыча нефти уже десятилетие падает даже в богатейшем Ханты-Мансийском округе.⁷⁴

Впрочем, есть и противоположные примеры. На землях Оренбургской области в 1985 году добывали порядка 13 млн. тонн нефти, а в 2000 всего 8 млн. тонн, к 2011 году объемы добычи выросли до 22,5 млн.тонн.⁷⁵ Однако, это требует больших капиталовложений, и государство вынуждено давать большие налоговые скидки нефтяникам. В итоге, несмотря на все успехи нефтяной отрасли, уровень жизни в Оренбуржье невелик, медианный заработок в 2017 году составлял всего 2,2 местных прожиточных минимума. Еще печальнее ситуация в астраханской области, где, несмотря на быстрый рост нефтедобычи, медианная зарплата достигала лишь 1,8 прожиточных минимумов. Благодаря налоговому маневру федерального правительства в местную казну поступила лишь малая часть нефтяных прибылей, а региональная экономика не получила серьезных выгод от развития нефтедобычи ни в виде заказов предприятиям, ни в форме высокооплачиваемых рабочих мест.⁷⁶ Аналогичная ситуация наблюдается и в Туве, где доходы от добычи сырья, аккумулируемые федеральными структурами, не возвращаются в местную экономику и проходят мимо большей части населения.

Если добыча сырья сконцентрирована в небольшом числе регионов, то этого нельзя сказать про обрабатывающую промышленность. Единственное, что можно обнаружить, рассматривая долю этой сферы в региональных ВВП, так это тяготение обрабатывающих отраслей к европейской части России, и их слабое развитие на Кавказе.

Лишь незначительная доля федеральных субъектов, специализирующихся на обрабатывающей индустрии, относится к благополучным территориям, как Свердловская, Тульская и Калужская области. Среди промышленных регионов много не только середняков, но и совсем бедных земель, таких как Алтайский край, Смоленская область или Чувашия. Из 43 территорий с превышением доли обрабатывающей промышленности над среднероссийской, порядка четверти (11) принадлежали к числу беднейших субъектов с медианной зарплатой меньше двух прожиточных минимумов. Это свидетельствует о том, что несмотря на все разговоры о диверсификации экономики и новой индустриализации, исходящие из уст чиновников и правительственных экспертов, реальное положение обрабатывающей промышленности в нашей стране далеко от благополучного. Она не стала локомотивом хозяйственного прогресса и научно-технического развития, не может она и поддержать на должном уровне благосостояние собственных работников. Основой экономики все еще остается добывающий сектор, перед которым во весь рост встает проблема истощения богатейших месторождений и радикального увеличения издержек на извлечение сырья. Такая ситуация несовместима с быстрым экономическим прогрессом и подъемом уровня жизни масс.

Специфика народохозяйственной структуры и, в случае столиц, политического статуса регионов приводит к чрезвычайной дифференциации в уровне экономического развития и уровня жизни, аналогичной разнице между странами Третьего мира и развитыми государствами Запада в глобальной экономике. По душевому ВВП столичные регионы даже отстают от регионов-поставщиков минерального сырья. Это связано с относительно меньшим душевым ВВП пристоличных областей, которые, по существу, превратились в предместья столичных мегаполисов. Экономика этих областей не слишком развита, но местное население берет свою долю столичного богатства, работая на тамошнем рынке труда и получая сравнительно высокую заработную плату. В отличие от 1990-х, сейчас на пристоличные регионы, ставшие частью крупнейших российских агломераций, распространилось благополучие федеральных городов.

Радикальное различие в уровне доходов благополучных регионов с одной стороны, и середняков с бедняками с другой, иллюстрирует тот факт, что у первых доля занятых, получающих больше 100 тыс.руб. в месяц превышает долю лиц, зарабатывающих 10 тыс.руб. и менее. В столичных регионах таких, в среднем, втрое больше, а в богатейших северных сырьевых территориях даже в 26,5 раз. А вот у федеральных субъектов среднего и бедного уровня ситуация прямо противоположная. У первых число работников, получающих меньше 10 тыс.руб., вшестеро больше, чем счастливцев с зарплатой в 100 тыс.руб., а у бедных регионов даже в 26 раз. Отчасти эта разница объясняется большим распространением неофициальной занятости и серых схем в менее развитых субъектах федерации, что означает меньший уровень социальной защищенности и трудовых стандартов в таких регионах.

Контрасты регионального благосостояния отражает не только статистика заработков. В качестве интегральных показателей благосостояния можно использовать младенческую смертности, отражающую уровень здравоохранения, ожидаемую продолжительность жизни и доступ к благоустроенному жилью.

Несмотря на систематическое занижение индекса младенческой смертности в нашей стране, доходившее по оценкам ВОЗ до 1/5 от реального значения,⁷⁷ разницу региональных показателей можно использовать как приближенное отражение дифференциации качества территориальных систем здравоохранения.

Региональное неравенство по младенческой смертности в России показывает картину, сходную с неравенством заработков и душевого ВВП. Разрыв между крайними значениями чрезвычайно высок. В доступной выборке крупнейших и населеннейших стран Россия немного уступает лишь Индии по разнице между наихудшим и наилучшим регионом. В остальных странах ситуация много благополучнее. Вместе с тем, разница в уровне младенческой смертности в средней части распределения невелика и мало отличается от прочих крупных государств. Сами масштабы смертности младенцев у нас относительно малы по мировым меркам, здесь Россия относится к развитым странам. Но в неблагополучных территориях России положение куда более печально, их можно соотнести с государствами Третьего мира. Принимая во внимание сильный недоучет младенческой смертности официальной статистикой, реальная картина окажется много хуже, чем то следует из цифр Росстата.

Интересно и то, что уровень младенческой смертности не вполне коррелирует с уровнем региональных экономик. Самые низкие показатели у Тамбовской области, не отличающейся высоким душевым ВВП и заработками. В когорту регионов с самой низкой младенческой смертностью наряду с богатой Московской областью и Петербургом вошли такие бедные местности, как Ивановская область и Чувашия. Впрочем, отчасти это может быть связано с высоким уровнем фальсификации данных в этих регионах. Тамбовщина, Ивановская область и Чувашия вошли в число территорий, где скорректированный уровень младенческой смертности более чем вполовину выше официальных цифр.⁷⁸

Большинство регионов с наихудшей смертностью младенцев относятся к беднейшим, но и здесь есть исключение: Чукотка, территория с очень высоким душевым ВВП и хорошими заработками. Связать эту ситуацию с неблагоприятным климатом едва ли возможно, поскольку Якутия или Ханты-Мансийский АО, также расположенные в суровых климатических условиях, отличаются низкими показателями младенческой смертности. Чукотская аномалия может объясняться как крайне плохим уровнем местной медицины, так и специфическими, неизвестными нам местными факторами.

Ожидаемая продолжительность жизни – более сложный показатель, на который сильно влияет не только развитие медицины, но и экономическое благополучие людей, уровень преступности, качество питания и климатические условия. Продолжительность жизни часто используется в качестве интегрального показателя благосостояния. Россия отличается низкой продолжительностью жизни в сравнении с другими промышленными государствами, что связано как с плохими социально-экономическими условиями, так и с суровым климатом нашей страны. Обитатели большинства субъектов федерации в среднем живут не дольше, чем граждане стран Третьего мира. А самые неблагополучные регионы России сравнимы с отсталыми странами Африки и Латинской Америки.

Географическое распределение территорий по продолжительности жизни не вполне совпадает с уровнем экономического развития регионов, но выглядит более закономерным. Первое, что бросается в глаза при взгляде на карту – концентрация благополучных субъектов в южной части страны. Там расположен традиционный пояс долголетия России, Северный Кавказ. Неплохо выглядит и южное Поволжье. Вероятнее всего, это объясняется относительно благоприятными климатическими условиями и лучшим доступом к свежим фруктам и овощам.

Исключением из общего правила стали лишь благополучные столичные регионы и нефтедобывающие округа Тюменской области. Дальше на восток не помогают и деньги: даже в богатейшей Сахалинской области ожидаемая продолжительность жизни невелика, на 3,2 года уступая среднероссийскому показателю в 71,9 лет.⁷⁹ В регионах Крайнего Севера негативное влияние климата особенно велико, наблюдается острый дефицит минералов и витаминов, усугубляющийся их плохим усвоением вследствие неблагоприятного влияния погодных условий на организм человека.⁸⁰

Но климат лишь подчеркивает крайне низкий уровень социальной инфраструктуры и благосостояния даже тех регионов, которые отличаются высоким душевым ВВП. Ведь суровые погодные условия не мешают обитателям Аляски жить в среднем 78 лет, почти на десять лет больше, чем на Сахалине.⁸¹ Очевидно, что и самый высокий ВВП российских регионов часто не конвертируется в жизненный уровень простых граждан, поскольку большая часть прибылей оседает в руках политической и экономической элиты.

Немаловажным критерием благосостояния людей является и доступ к жилью. Он определяется как площадью жилья, так и степенью благоустройства. Данные по жилплощади, приходящейся на одного человека, выглядят вполне достоверными, за исключением цифр по Севастополю, который за 2016-17 годы якобы увеличил жилищную обеспеченность с 18 до 25,5 квадратных метров на человека.⁸² Внезапный скачок почти на 42% за год, да еще и в городе с растущей численностью жителей, представляется полной фантастикой, связанной с проблемами учета. Но общая картина, представленная статистиками, довольно правдоподобна.

В 2017 году на российского горожанина приходилось 24,8 м² общей площади жилья, причем в эту площадь входят и неиспользуемые помещения, что завышает показатель. У селян ситуация была немного лучше, средний деревенский житель обитал на 26,6 м². Много это или мало? Если сравнивать с данными Евросоюза, где учитывается площадь только заселенных помещений, это соответствует уровню Польши девятилетней давности: в 2008 году на каждого поляка приходилось порядка 24,2 м².⁸³ Из государств ЕС лишь у Румынии обеспеченность жильем была существенно ниже российской, составив 15 м² на человека. В то же время передовые страны Европы, такие как Британия, Германия, Италия и Франция, далеко опережали российские города по жилищной обеспеченности. В этих государствах еще 10-15 лет назад на жителя приходилось 36,5-44 м² жилой площади.⁸⁴ Еще сильнее Россия отставала от США, где на человека приходится больше 74 м² жилой площади.⁸⁵ Впрочем, наша страна теперь болтается позади не только развитых стран, но и Китая, где в 2016 году на одного горожанина приходилось 36,6 м², а на селянина 45,8 м².⁸⁶

Хотя жилая площадь отражает уровень благосостояния, но неумолимые экономические законы вынуждают людей в поисках заработка отправляться туда, где есть рабочие места. Поэтому в Москве, крупнейшем и богатейшем мегаполисе России, привлекающем огромное количество народа, на каждого человека приходится совсем немного жилья. Столица попала в когорту регионов с наихудшей жилищной обеспеченностью горожан, наряду с нищей Тувой и Дагестаном. В большинстве регионов страны количество квадратных метров, приходящихся на городского жителя, варьируется в относительно небольшом коридоре 20-30 м², различаясь максимум в полтора раза. При сравнительно равномерной жилищной обеспеченности горожан отчетливо видно некоторое ухудшение ситуации к востоку. Это может быть связано с высокими издержками на строительство вследствие сложных климатических условий. Впрочем, из этого правила есть исключения. В таких регионах, как Чукотка и Магаданская область жилищная обеспеченность горожан относительно высока, что связано с ускоренным бегством людей из этих негостеприимных мест.

В сельской местности неравенство жилищной обеспеченности намного больше, чем в городах. Но большое количество жилья далеко не всегда говорит о благополучии. Чаще оно указывает на катастрофическую ситуацию в сельской местности, откуда бегут все, кто только может. Ярче всего это проявляется в Магаданской области, где на каждого деревенского жителя приходится даже 55,9 м². Но число жителей этого региона за постсоветское время сократилось почти вчетверо.

Впрочем, эти рассуждения весьма условны. Так, в Московской, Белгородской и Ленинградской областях высокая жилищная обеспеченность никак не объясняется бегством жителей. Наоборот, это весьма благополучные регионы, привлекающие людей. В то же время непрекращающаяся миграция из Пермской области и Хабаровского края не вывело их из числа регионов с недостатком жилплощади.

Наряду с площадью важнейшим критерием жилищных условий является доступ к базовым коммуникациям. Подключение к электроэнергии, адекватное водоснабжение и работающая канализация – необходимые условия цивилизованной жизни. В России с этим дела традиционно обстоят очень плохо. ОЭСР, международная организация, объединяющая большую часть развитых экономик мира, включает в число базовых коммунальных услуг лишь доступ к туалету со смывом внутри жилища. В России по сведениям ОЭСР 13,8% жилых помещений не обладало этим важным признаком цивилизованной жизни. Для сравнения, в США таких жилищ было всего 0,1% от общего числа, среди стран Западной Европы наихудший показатель составлял 2,3% у бельгийцев, в Японии жилищ без нормального туалета 6,4% от общего числа. Отстает Россия и от не самых развитых стран, таких как Мексика (4,2% жилищ без адекватного туалета), Бразилия (6,7%) и Чили (9,4%).⁸⁷ Не исключено, что ОЭСР приукрашивает реальность, так как по данным всероссийской переписи 2010 года всего лишь 71% домохозяйств обладали туалетом со смывом.⁸⁸ Это лишь немногим лучше, чем в ЮАР, где 37% населения это удобство недоступно.⁸⁹

Неблагополучно обстоят дела и с доступом к водоснабжению. По данным всероссийской переписи лишь 78% домохозяйств были подключены к общественному водопроводу и еще 4,8% используют индивидуальный водопровод. Итого, у почти 1/5 домохозяйств нет источника воды в жилище и они пользуется уличными колонками, колодцами и другими подобными источниками. Еще хуже обстояли дела с горячим водоснабжением. Всего 51,3% домохозяйств получали горячую воду через централизованную сеть и 19,4% пользовались водонагревателями.⁹⁰ Для сравнения, в США еще в 1990 году лишь 1,1% домов не обладал адекватным водопроводом, что подразумевало как холодное, так и горячее водоснабжение. Уровень современной России Соединенные Штаты превзошли еще в 1960 году, когда порядка 16,8% американских жилищ не обеспечивались должным водоснабжением.⁹¹

Отечественная статистика в качестве комплексного показателя доступа к коммунальным услугам использует обеспечение базовыми видами благоустройства. В их число входит горячее и холодное водоснабжение, подключение к канализации, электросети, отопительным системам и наличие в жилище электрической или газовой печи. Доступ к базовому благоустройству хорошо отражает региональное неравенство качества жилья.

К сожалению, отечественная статистика не считает на регулярной основе, какому числу людей или домохозяйств доступны основные коммунальные услуги. Самые свежие данные такого рода содержатся во всероссийской переписи населения 2010 года. Поскольку у порядка 1,5% жилищ тип благоустройства не указан, в ее сведениях есть известная неточность, но она не может быть очень большой. При региональных сравнениях надо, впрочем, учитывать неравномерность распределения подобных домохозяйств. Так, в Москве более 5% домохозяев не указали тип благоустройства, а в Еврейской АО таких едва набралось 0,8%.⁹²

Ожидаемо, что сельские жилища благоустроены намного хуже городских. В 2010 году лишь 8,3% сельских домохозяйств пользовались основными коммуникациями против 56,5% городских.⁹³ При таком разбросе логично рассматривать деревенские и городские местности раздельно.

При очень низком доступе деревень к благам цивилизации эти блага еще и распределены крайне неравномерно. На большей части территории страны и 1/10 деревенских домохозяйств не обеспечено базовыми коммунальными услугами. В число этих земель входят не только огромные пространства Сибири и Дальнего Востока, но и плотнонаселенные регионы юга России, Поволжье и Урал.

Островками благополучия выглядят столичные регионы, нефтегазоносные округа Тюменской области и несколько других северных территорий. Впрочем, в Магаданской области или на Чукотке относительно благоприятная картина объясняется массовым отъездом жителей, в результате чего остающиеся могут перебраться в благоустроенное жилье, продаваемое по дешевке.

В городских местностях неравномерность благоустройства тоже очень велика. Доступ к базовым коммуникациям там варьируется от 2,5% в Еврейской АО до 84% в Магаданской области. Хотя федеральные города попали в высшую категорию по благоустройству, они были далеко позади развитых стран Запада: больше четверти тамошних домохозяйств не имели доступа ко всем базовым коммунальным услугам. В Москве более чем у 6% домохозяйств нет холодного водоснабжения, у 9% горячего и 8% не пользовались туалетом со смывом. Учитывая размеры города, это сотни тысяч людей.⁹⁴

Если даже в крупнейших мегаполисах доступ к основным благам цивилизации оставляет желать лучшего, тем более это касается других регионов, в том числе и очень богатых по формальным признакам. Хотя в Сахалинской области душевой ВВП превышал японский и подбирался к американскому, а в Ненецком АО опережал уровень Катара и Швейцарии, это не сказалось на коммунальной инфраструктуре, далеко отстающей не только от развитых стран, но даже и от многих субъектов Российской федерации. Это лучшая иллюстрация того, как экономическая и политическая элита высасывает ресурсы даже из богатейших регионов страны, оставляя без внимания базовые потребности населения.

К сожалению, текущая статистика не предоставляет сопоставимых данных по благоустройству жилья. Вместо доли домохозяйств, которым доступна базовая коммунальная инфраструктура, она показывает долю жилой площади, которая к ней подключена. Очевидно, что это далеко не сопоставимые показатели, поскольку жилплощадь, занимаемая разными хозяйствами, может отличаться многократно.

В 2017 году 79,1% городской и лишь 32,6% сельской жилплощади были обеспечены основными коммуникациями. В целом по стране этот показатель составил 66,6%.⁹⁵ По сравнению с 61,4% в 2009 году наблюдается лишь незначительный прогресс.⁹⁶ Поскольку благоустройство жилплощади в 2017 году мало отличалось от уровня девятилетней давности, правомерно сравнить современные данные с цифрами всероссийской переписи.

Первое, что бросается в глаза: уровень благоустройства жилплощади намного превышает процент домохозяйств, пользующихся базовой инфраструктурой. Для городской местности разница составила 22,6 процентных пункта, а для села 24,3. Из этого можно вывести, что домохозяйства, пользующиеся коммунальными благами, одновременно занимают больше жилплощади. К сожалению, статистика не позволяет соотнести эти данные с количеством жильцов в домохозяйстве, поэтому мы не знаем, означает ли это большую обеспеченность жильем на одного человека.

При раскладке статистики по регионам наряду с ожидаемыми результатами видны и сюрпризы. Если взять сельскую местность, аномалиями представляются данные по Северному Кавказу. Судя по площади благоустроенного жилья, ситуация там очень благоприятна. Особенно выделяется маленькая Северная Осетия, где благоустроено свыше 90% сельской жилой площади!⁹⁷ При этом согласно всероссийской переписи лишь 4,2% сельских домохозяйств этой республики обладали полным доступом к коммунальной инфраструктуре.

Это указывает на крайне высокое неравенство жилищных условий в этих краях. Незначительная часть благоустроенных домохозяйств, не доходящая даже до 1/20 от их общего числа, концентрирует свыше половины, а в некоторых случаях до 90% жилплощади. Очевидно, это самые богатые домовладения. Уровень жилищного неравенства тут лучше всего иллюстрирует разница между долей благоустроенных домохозяйств и благоустроенного жилья. В среднем по российскому селу она составила 24,3 процентных пункта, 8,3% благоустроенных домохозяйств владели примерно 32,6% деревенской жилплощади.

В Северной Осетии же порядка 4% благоустроенных домовладений поглощало 9/10 всей сельской жилплощади. В Ингушетии меньше полупроцента сельских домохозяйств владели 2/3 благоустроенного жилья, а в Чечне 0,3% домохозяйств контролировали больше половины сельского жилого фонда. Лишь Дагестан и Карачаево-Черкесия не показывают столь удручающей картины неравенства. Конечно, эти данные не вполне точны, поскольку за время последней переписи распределение домохозяйств, как и доля благоустроенного жилья несколько изменились. Но общая картина едва ли существенно поменялась, и она говорит о зияющей пропасти между немногочисленной прослойкой богатейших хозяйств и основной массой населения северокавказских республик.

Обратившись к городской местности, мы тоже обнаружим большие расхождения между долей благоустроенных домохозяйств и благоустроенной жилплощади на Северном Кавказе. Наряду с этим аномалией представляется “черная дыра” в Вологодской области. По данным переписчиков это относительно благополучный регион, где 66,6% городских домохозяйств пользовались всеми необходимыми благами коммунальной инфраструктуры. Это 11-е место среди субъектов Федерации. Но по доле благоустроенного жилищного фонда вологодщина с ее 47,7% оказалась одной из худших, третьей с конца списка.

Удивительно неблагополучной оказалась и богатейшая Сахалинская область. По доле благоустроенного жилого фонда она оказалась второй в числе наихудших, лишь в беднейшей республике Алтай ситуация была еще хуже. Ожидаемо наилучшим оказался жилой фонд Москвы, Петербурга, Татарстана. Куда сложнее объяснить высокую степень благоустройства городов Мурманской области и Чукотки.

Как видим, региональное неравенство в России по всем критериям крайне велико. Радикально отличаются уровни экономического развития, хозяйственная структура и благосостояние разных местностей. Образно выражаясь, в нашей стране Третий мир соседствует с Первым. Полюс общего благополучия – крупнейшие федеральные мегаполисы, в которых высокие денежные доходы сочетаются с относительно высокими показателями общественного здоровья и жилищного благоустройства. Подобная же ситуация наблюдается в нефтегазоносных автономных округах Тюменской области.

В других богатых регионах высокий душевой ВВП и заработки создают лишь обманчивое благополучие. Реальный уровень жизни там много ниже, чем может показаться при взгляде на подушевой ВВП, развитие базовых коммуникаций и социальной инфраструктуры далеко не соответствует доходам местной экономики, уходящим в карманы привилегированных слоев.

В беднейших регионах ситуация еще хуже, во многом походя на самые отсталые государства Африки, а не на уровень развитой мировой державы, на звание которой претендует наша страна. В такой обстановке неравенство приобретает самые радикальные формы, особенно в республиках Северного Кавказа с их отсталым социальным укладом, клановым устройством и повальным кумовством в государственных органах.

В следующей части мы детально изучим положение в столице и других крупных городах, покажем колоссальный разрыв жизненного уровня на селе и в мегаполисах.

Следующая часть>>