© Александр Ройтбурд. «Тот, кто поднимает флаг»
С самого начала Евромайдана для меня было загадкой, почему украинская либеральная интеллигенция во время протестов выступила рука об руку с ультраправыми, многие из которых не скрывают своей приверженности к идеологии национал-социалистического типа. Наиболее активное участие в событиях, развернувшихся на Евромайдане, приняли не умеренные националисты, как это было во время Оранжевой революции, а радикалы — именно они были теми штыками, на которых революция пришла к победе. Не заметить их было невозможно — черно-красные флаги УПА, околонацистская символика, факельные шествия, речевки «Слава Украінї! Героям Слава! Слава нації! Смерть ворогам!», «Москалів на ножі!», «Хто не скаче, той москаль!» присутствовали на столичном Майдане и региональных майданах (особенно в западных регионах страны) с самого начала.
Тем не менее, как показывают соцопросы, интеллигенция действительно широко поддержала Евромайдан — по данным КМИС (Киевского международного института социологии) от 8-18 февраля 2014 г., лица с высшим образованием гораздо больше поддерживали протестующих, чем власть (45% против 17%). Этот факт вызывает тем большее недоумение, что ни заявленные правыми стратегические цели, ни их идеологическая платформа не имеют ничего общего с фундаментальной идеей либеральной демократии — правами и свободами автономных индивидов, обеспечивать которые и призваны демократические институты.
Ультраправые никогда не скрывали, что их конечной целью является не демократия, а национальная революция и построение нациократии. Речь идет о построении моноэтнического государства в соответствии с «украинской национальной идеей», подразумевающей принцип господства коренного украинского народа на своей земле. В соответствии с этим принципом представители власти в национальном государстве должны быть «носителями национальной идеи», а среди ложных вражеских идеологий назван «демолиберализм» (демократический либерализм — из программных документов Правого Сектора). А, скажем, в проекте Конституции, опубликованной на сайте ВО «Свободы», четко указано, что власть в стране должна принадлежать «титульной нации»; что в органы власти люди должны избираться по национальному признаку — пропорционально этническому составу населения страны (то же самое касается доступа к высшему образованию и работы во всех органах власти); что разрешаются только те партии, «деятельность которых направлена на благо Украинской нации»; что информационное пространство должно подвергаться жесткой цензуре по критерию «антиукраинскости» и тому подобное. Словом, в центр системы права предлагается поставить не отдельного человека, его права и свободы, но Украинскую нацию.
В этой связи и возникает вопрос, почему многие видные представители украинской интеллигенции, несмотря на декларируемую приверженность «европейским демократическим ценностям», сочли для возможным косвенно поддержать ультранационалистическую риторику, коль скоро не ушли с майданов.
Возможно, определенную роль в поддержке интеллигенцией правых сыграло то, что радикалы ни сейчас, ни тогда не представляли собой объединенной и организованной силы, способной действительно захватить власть в стране и установить контроль над всей ее территорией. Они разрознены и конкурируют между собой — Правый Сектор (лидер Д.Ярош), ВО «Свобода» (О.Тягнибок) и Самооборона Майдана (А.Парубий). По-видимому, многие рассчитывали просто использовать радикалов как таран для слома старой системы — с тем, чтобы плоды победы достались либерально-демократическим силам. Однако такое объяснение кажется мне поверхностным. Хотя бы потому, что было очевидно — правые никуда не денутся, они войдут в новую власть и будут оказывать на нее существенное влияние, прежде всего в сфере гуманитарной политики.
Моей изначальной ошибкой было допущение, что украинские интеллектуалы на самом деле являются демократами. В протестной мобилизации украинской интеллигенции есть две любопытные детали: во-первых, общий эмоциональный подъем, чувство сплоченности, подкрепленное чувством морального негодования относительно действий власти (все, кто активнейшим образом поддерживал Майдан, говорили о царившей там особой атмосфере солидарности, взаимопонимания и поддержки); а, во-вторых, отказ воспринимать рациональный аргумент, в частности, экономический. На мой взгляд, эти детали, эмоциональный подъем и отказ от рационального аргумента, очень важны; они свидетельствуют о глубинной идеологической подоплеке участия интеллигенции в майданном стоянии в том смысле, в каком писал об идеологии Жижек.
Симптоматично уже само название — ЕВРО-МАЙДАН; не знаю, кто придумал это название, но в нем самом уже заложены основные идеи украинской «революции». Во-первых, Майдан — площадь для народных сборов, для осуществления народного самоуправления; на языке современности это подразумевает осуществление прямой демократии и отсылает к понятию «гражданского общества». Во-вторых, это был не какой-нибудь там майдан, а Майдан Независимости украинского народа — от чего? или кого? Конечно, от СССР, от коммунистической российской империи. И, в-третьих, приставка «евро» отражает «европейские устремления украинцев», мечту об Украине как европейской державе, об украинцах как «европейской» нации. Таким образом, «Евромайдан» содержит в себе три составляющие майданного стояния: идею демократического самоуправления, национальную идею и антиимперскую, а по сути антироссийскую направленность. Давайте рассмотрим подробнее эти три составляющие.
Итак, идея демократического самоуправления. Если посмотреть на уровень поддержки Евромайдана, то в лучшие свои времена он составлял только 50% (по данным исследования, проведенного фондом «Демократические инициативы имени Илька Кучерива» и социологической службой Центра Разумкова 20-24 декабря 2013 г.). А ближе к концу противостояния (8-18 февраля 2014) уровень поддержки Майдана снизился и составлял, по данным КМИС, всего 40%. Тем не менее, это не мешало сторонникам Евромайдана утверждать, что их поддерживает весь народ, восставший против нелегитимной власти. Противоположные мнения воспринимались протестующими очень болезненно, отвергались или обесценивались. Экспертные мнения, не согласующиеся в позицией Майдана, расценивались как «проплаченные» властью или Кремлем. Показательно, что отношение к протестам существенно варьировалось в зависимости от региона — по тем же данным КМИС, больше всего поддерживали Майдан в Западном (80%) и Центральном (51%) регионах, в то время как уровень поддержки Майдана на Юге составлял 20%, и всего 8% — на Востоке (в 10 раз меньше, чем на Западе Украины!). При этом риторика сторонников Майдана четко обозначала «своих» как «народ», а тех, кто против — как «дегенератов», «предателей», «биомассу», «нищих рабов Юго-Востока». На мой взгляд, шельмование оппонентов — очень важный знак, говорящий, во-первых, в пользу трактовки майданных событий как не демократической, а по своей сути националистической революции. А, во-вторых, четко указывающий на фантазматический характер идеологии майданного стояния. Напомню: идеологический фантазм, по Жижеку, есть искажение, работающее в самой социальной действительности — на уровне действия, а не «осознания». То есть идеологический фантазм является не столько иллюзией или «наивным сознанием», сколько действием по принципу «как если бы». Именно так он работал и в нашем случае.
Риторика «всего народа, вышедшего на борьбу с преступным режимом» была призвана завуалировать реальные конфликты и разломы, пронизывающие украинское государство как олигархию с отсутствующей жесткой вертикалью власти, насквозь коррупционное, с низким уровнем жизни, стагнирующей экономикой и культурным, лингвистическим и геополитическим разломом по оси между Востоком и Западом. Используя терминологию Жижека, можно сказать, что основной трюк идеологии Майдана заключался в смещении, представлении социального антагонизма как антагонизма между здоровыми социальными силами (социальным телом) и силами, разрушающими это тело, силами разложения. Здоровое социальное тело представлял собой «весь народ», власть же — Партия Регионов в целом и, главным образом, сам Янукович и его приближенные лица — являлась источником разложения. Тем самым создавалась иллюзия тотальности общественной протестной мобилизации, и в то же время отрицались реальные противоречия. Парадоксальность ситуации состояла в том, что сторонники Майдана (по крайней мере, интеллектуалы) прекрасно знали, что их поддерживают далеко не все, но продолжали действовать так, как если бы за ними стоял «весь народ». И эта иллюзия, структурирующая их отношение к реальности, функционировала как идеологический фантазм, за которым стоял «отказ от реальности»: «Я очень хорошо знаю, но все же…»
Вторая составляющая — национальная идея. В трактовке национальной идеи есть существенные нюансы. Правые ориентируются на этническое понимание нации, понятой как народное единство на основе кровного родства (об этом шла речь в самом начале). Так понятая нация предполагает языковую и культурную гомогенность, формирование коллективной идентичности на этнической основе. Учитывая же фактическую разнородность населения Украины, усилия по гомогенизации нации с необходимостью повлекут за собой меры по принудительной украинизации Юго-Востока (украинизация образования, СМИ, книгопечатания, официального делопроизводства, отмена возможности придавать русскому или иному языку статус регионального) и насаждению националистической идеологии (героизация ОУН-УПА, «десоветизация» и т.д.). Собственно, эти меры уже предпринимались во времена президентства В. Ющенко, теперь же стоит ожидать их ужесточения. Замечу, что гомогенизация Украины возможна только путем ограничения прав неукраиноязычного населения (не будем забывать о румынских и венгерских анклавах в Бессарабии и Закарпатье; Крым теперь не в счет).
В отличие от правых, интеллигенция ориентируется прежде всего на идею «европейскости» украинской нации. От украинских интеллектуалов постоянно слышится: «Украинцы — европейская нация! Мы хотим быть в Европе!». Вот, например, цитата из статьи одного из ведущих украинских интеллектуалов: «Мы — украинцы. Мы хотим в Европу. Хотим быть ее частью». «Европа — это новый национальный проект» — эта формула, высказанная другим украинским интеллектуалом, в сжатом виде выражает всю суть устремлений украинской интеллигенции, глубинную мотивацию ее протестов.
С одной стороны, «проевропейский» подход, в отличие от этнонационализма, не требует создания гомогенной нации, основанной на кровном родстве, и в большей мере тяготеет к политическому пониманию нации. С другой стороны, его существенной составной частью является антироссийскость, и в этом украинские националисты и проевропейские интеллектуалы едины. Россия является в их глазах тем балластом, который тянет Украину на дно, мешая ей состояться как целиком и полностью независимое государство (можно сказать, как Чужое для России) и застопоривая движение Украины в сторону ЕС. Россия является существенной частью украинской национальной идеи как ее «Другой» (в конструктивистском понимании), в противовес которому и строится образ «украинской нации». Причем «украинская нация» противопоставляется не этническим русским, но современной усилившейся российской государственности, в поле интересов которой выпало несчастье находиться Украине. Россия обвиняется в империализме и ассоциируется как правовая и политическая наследница СССР с советским прошлым. В рамках черно-белой картины мира у майдановских интеллектуалов проскакивает порой параллель с «Властелином Колец», где Путину достается роль носителя абсолютного зла Саурона, против которого вместе со «светлыми эльфами» с Запада вступают в борьбу украинцы. Администрация Путина трактуется как угнетатель собственного народа (по аналогии с КПСС), который тоже должен вступить на путь освободительной борьбы против власти; систематически проводятся аналогии между Путиным и Гитлером или Муссолини.
С первого взгляда, тут все просто — Россия мешает Украине стать европейской страной, чем-то вроде Польши, тянет ее в советское прошлое. С одной стороны, в своем стремлении разорвать связи с Россией Украина идет по пути многих других постсоветских стран, таких как Латвия, Эстония, Литва, Грузия, Молдова. С другой стороны, ситуация осложняется присутствием на Украине русскоязычных регионов, которые даже могли вполне демократическим путем выбирать «своего» президента (по крайней мере, так было до отпадения Крыма). Так что на деле все куда интереснее — бунт против России является в первую очередь отказом признавать реальную этническую, культурную и языковую гетерогенность населения Украины, практическую значимость России и зависимость от нее украинской экономики. Фактически, это бунт против Юго-Востока — промышленного, полиэтнического, русскоязычного и, самое главное, ориентированного на экономические связи с Россией. Он стал «Чужим» в Украине, недаром в адрес его населения столь часто звучат обвинения в том, что оно является «пятой колонной» Кремля, «совком», а также призывы обнести Юго-Восток колючей проволокой. В глазах и проевропейской интеллигенции, и правых Юго-Восток и есть тот камень на шее у «незалежной» Украины, который тянет ее на дно. Его население неправильное, это не «народ», и Украине предстоит еще большая работа по переделыванию «этого» в «народ».
Таким образом, проект построения «европейской украинской нации» также включает в себя сильный антироссийский элемент и предполагает культурную и языковую гомогенизацию в целях устранения российского влияния. Именно поэтому можно говорить о правизне в рядах проевропейской украинской интеллигенции, которая и сделала возможным ее союз с ультраправыми. Их цели в плане создания гомогенной украинской нации, устранения из нее российского элемента и российского влияния идентичны. Важнейший нюанс заключается в том, что интеллигенция ориентирована на Запад, главным образом на «Европу», в то время как целью ультранационалистов является «защита национальных интересов» (посему они выступают за внеблоковый статус Украины и против соглашения с ЕС). Этот нюанс указывает на символическое значение «Европы» для интеллектуального Евромайдана.
Думаю, к Евромайдану можно с полным правом отнести объяснение, данное Лаканом революционным событиям во Франции 1968 г. — эта революция есть по существу истерический призыв к новому господину. Формула «мы — европейцы» («Украина — это Европа») указывает, во-первых, на воображаемую идентификацию — примечательно, что в дискурсе проевропейских интеллектуалов речь идет не об Украине как возможном члене ЕС, но об Украине как «Европе» и украинцах как «европейцах». На деле реальность перспективы членства Украины в ЕС не имеют для них основополагающего значения. Во-вторых, «Европа» в данном случае выступает не столько как ЕС, реальное политическое образование, сколько как Другой с большой буквы, символический порядок, источник символической идентификации. «Европа» или, шире, Запад — это то место, откуда проевропейские украинские интеллектуалы смотрят на себя и оценивают себя как привлекательных и достойных любви. По сути, интеллектуальный Евромайдан предлагал себя Западу как объект желания.
Образ гомогенной, «европейской» Украины, «очищенной» от всех чуждых элементов, которые не дают достичь целостности и единства, мешают обретению настоящей гражданской солидарности (мини-прообраз которой наблюдался на Майдане), безусловно, есть идеологический фантазм. Это светлая мечта о лучшем будущем, цель которой — сокрыть неприглядное положение Украины как буферной зоны между Западом и Россией, зоны столкновения их интересов, а также фактический раскол внутри страны. «Преступный режим» Януковича и «фашистская империя» Путина — необходимый элемент этого фантазма, выносящий вовне и позволяющий завуалировать имманентную невозможность этого проекта. Вся идеология Майдана строится на борьбе с этим «чужеродным» элементом, задача которого — и дальше скрывать несостоятельность и утопичность проекта «европейской» Украины.
События, связанные с восстанием на Востоке, хорошо проиллюстрировали справедливость наших выкладок. В интернете можно легко найти как репортажи российских и западных журналистов, так и любительские видео, ясно говорящие о том, что в Донбассе есть вооруженные люди, но их активно поддерживают обычные жители, бывшее мирное население Донбасса. Однако официальная пропаганда упорно отрицает участие в сопротивлении мирных жителей, утверждая, что украинский Восток захватили российские спецназовцы и агенты ГРУ. Потому что иначе надо признавать, что не «весь народ» поддерживал Майдан, а это значит поставить под сомнение весь революционный дискурс.
Нужно признать, что установка на гомогенизацию украинской нации противоречит ценностям и нормам либеральной демократии, поскольку не предполагает ни уважения и признания иной точки зрения, ни пространства для дискуссий. Приведу один яркий и в то же время типичный пример. Преподаватель французского языка одного из ведущих украинских вузов, получившая образование во Франции, в своем радиовыступлении в период майданного противостояния рассказывала о том, как важно «на пальцах» донести до жителей восточных регионов позицию Евромайдана, растолковать «их языком». И когда они поймут, то конечно же поддержат Майдан — его нельзя не поддержать. Тем самым, с одной стороны, она признает, что Майдан недостаточно обращается к жителям Юго-востока. Но контекст выступления говорит о том, что в ее позиции содержится и еще два важных посыла: а) на Юго-Востоке живут люди, скажем так, недостаточно образованные, которые просто не понимают, за что выступает Евромайдан, поэтому до них нужно донести идеи Майдана; б) возможность рассмотрения их точки зрения и какого-либо диалога не предусматривается, поскольку позиции изначально трактуются как неравноценные. В этом выступлении как нельзя лучше проявился своеобразный мессианизм интеллектуалов, склонных трактовать социальную ситуацию в нормативных терминах и несущих «европейские ценности» и идеалы в массы.
В то же время воздействие идеологического фантазма таково, что интеллигенция не хочет ничего знать о действительной конфигурации украинского общества. Для них «реальное» не имеет значения — это слишком мелко, «це дрібниці», как выразился один украинский блоггер. Мелко озабочиваться экономическими вопросами (потреблять меньше надо), политической ситуацией или региональными различиями. Важна только идея — идея «Европы» как лучшего будущего. Ради нее они стояли на Майдане, иногда с риском для жизни, ради нее они готовы пожертвовать благополучием и, наверное, жизнями своих сограждан.
Чтобы не быть голословной, приведу несколько цитат из статьи одного из активнейших сторонников Майдана, в которой противопоставляются «две Европы» — Европа норм и правил, утратившая веру в европейскую цивилизацию, но сохранившая ее моральный закон и набор процедур, и стихийная, эмоциональная «Европа веры» (цитаты даю в моем переводе с украинского). Для Европы веры, к которой автор относит бывший соцлагерь, включая Украину, «Европа остается визией, идеалом и утопией. Люди в ней верят в Европу, но часто игнорируют правила. Европа для них — мистический экстаз, в котором можно забыть о кодексе… Правила для них — это слишком мелко». «…Для нас Европа — это эмоция, а не нормы. Это далекий идеал, в который мы верим. Божество, с которым мы хотим соединиться, а не правила, по которым нас уговаривает жить его жрец, когда божество оставило свою территорию».
Все это заставляет вспомнить о пламенных революционерах столетней давности: «Европа» — такая же мечта о лучшем будущем, как и мечта о справедливом социальном общественном устройстве среди лидеров коммунистического движения. В связи с обозначенной «мечтой» я вижу две серьезные проблемы. Первая заключается в том, что эта мечта, как всякая утопия, движется только в пространстве идей, не будучи связанной ни с реальной социально-экономической ситуацией в Украине, ни с опытом реальных социально-политических преобразований. Несмотря на все свое благородство, эта мечта оторвана от реалий украинского общества и потому легко может превратиться в свою противоположность.
Во-вторых, обеспечить реальное функционирование демократии может только строгое соблюдение демократических процедур, следование правилам и нормам, и никак иначе. Поэтому сама большая опасность видится мне в том, что носители «европейской мечты», что бы они ни говорили, на практике не признают фундаментальную идею либеральной демократии — уважение прав и свобод индивида. Можно сказать, что интеллектуалы приватизируют знание о «подлинных интересах народа», в частности, жителей Юго-Востока (последние безусловно ошибаются в своем выборе и не понимают собственного блага). Очень часто аргументация представителей интеллигенции сводится к одному: поскольку на Востоке протестует «быдло», с ними можно не считаться, и весь вопрос заключается в том, есть ли там только «быдло» или имеется еще кто-то, и кого именно считать «быдлом» (я ничуть не преувеличиваю). Именно поэтому «либеральная» интеллигенция не может позволить согражданам — тому же Юго-Востоку — сделать свой выбор, потому что, по ее глубочайшему убеждению, этот выбор может быть неправильным — например, опять в пользу пророссийского политика и союза с Россией, а значит, прочь от мечты. Она не может допустить федерализацию, поскольку в результате Юго-Восток может оказаться в поле влияния России, да и федерализация будет препятствовать гомогенизации нации и снова тормозить Украину на пути в ЕС. Это мессианство нового типа, своеобразный проевропейский авторитаризм. Это-то и дает некоторые основания опасаться постепенного установления в Украине авторитарного националистического режима под маской проевропейского и демократического — при активнейшей поддержке «либеральной» интеллигенции.
Образ гомогенной «европейской» Украины, в котором преодолен антагонизм между различными регионами страны, действительно есть «свет в конце тоннеля» (как по мне, очень удачный образ, предложенный одним из интеллектуалов Майдана) — свет идеологического фантазма. Проблема, однако, в том, что на политическом идеологическом поле этому украинскому европейскому проекту ничего не противостоит, кроме еще более радикального национализма. Серьезная ошибка Партии Регионов заключается в отсутствии какой-либо внятной идеологии, кроме «защиты прав русскоязычных». Будучи при власти, регионалы вяло поддерживали «государственный» национализм, в котором Шевченко является главным символом Украины, и в то же время приняли закон о языках, чтобы не разочаровать собственного избирателя. Они недооценили значение интегрирующей идеи и не смогли ничего предложить взамен воинствующему национализму. Собственно, отсутствие интегрирующей идеи, кроме экономической — это проблема Юго-Востока в целом.
При этом нужно признать, что и Россия не смогла создать образ, который был бы притягателен для украинской интеллигенции. Дискурс «единого славянского народа», равно как и опирающиеся на православие идеи «Русского мира», так же мало приемлемы для нее, как и для либерально настроенной российской интеллигенции, а идея «великой России» хороша только для внутриполитического употребления. По большому счету, России нечего предложить Украине, кроме экономического аргумента. Но экономический аргумент интеллигенция никогда не услышит, потому что она выбирает «ценности, а не колбасу». Потому что экономический аргумент работает на принцип реальности, но принцип реальности никогда не сможет тягаться с наслаждением фантазмом.
